Джонни Д. Враги общества - Брайан Барроу

Гувер занимался только административной работой. Он редко покидал свой вашингтонский кабинет, уставленный красивыми китайскими безделушками. Хотя директор ФБР позиционировал себя как главного борца с преступностью, он лично не произвел ни одного ареста, не говоря уже о том, чтобы хоть раз выстрелить из револьвера. Расследования вели главы местных отделений, а директор наблюдал за их работой и, если ему что-нибудь не нравилось, отправлял им гневные послания. И он, и Папаша Натан бывали очень резки в своих суждениях и оценках. Они оба, разумеется, отдавали себе отчет в том, что по-настоящему компетентных сотрудников у них совсем немного. Натан писал Гуверу в июне 1932 года: «Мне кажется, что вся проблема в том, что у многих наших руководителей на местах в голове сплошной туман. Что ни говори, они плоховато шевелят извилинами».[6]

Как и всякий умный чиновник, Гувер заботился о том, чтобы народ был в курсе деятельности его организации. Он выступал с речами, время от времени давал интервью газетам и всякий раз при этом подчеркивал монолитное единство бюро и приверженность его сотрудников тому, что он сам называл «научным подходом к борьбе с преступностью»: обвинение должно строиться на строгих доказательствах, отпечатках пальцев и свидетельствах очевидцев. Нельзя сказать, чтобы вся пресса ему верила. В 1932 году в журнале «Коллиерс» появилась статья, в которой ФБР называлось «личной политической машиной Гувера».

«Этот человек доступен посетителям меньше, чем президенты, — писал журналист. — Он держит своих агентов в страхе, под постоянной угрозой увольнения, перемещает их с места на место по первому своему капризу. Ни в одной другой правительственной организации нет такой чехарды с кадрами».

Именно эта статья впервые намекнула на ахиллесову пяту Гувера: пустила слух о его нетрадиционной сексуальной ориентации: «По своему внешнему виду мистер Гувер совсем не похож на полицейского сыщика, каким мы его себе представляем по детективным романам. Одевается он очень изящно, предпочитает, чтобы галстук, носочки и носовой платок всегда были выдержаны в голубом цвете… Он небольшого роста, полноват, деловит, манеры и походка у него несколько жеманные».

Первые восемь лет руководства Гувера ФБР занималось только мелкими делами. Шанс попасть в центр общего внимания появился лишь в июне 1932 года, после принятия так называемого закона Линдберга. За три месяца до этого в Хопуэлле (Нью-Джерси) был похищен, а впоследствии и убит маленький сын Чарльза Линдберга.{16} По новому закону похищение человека стало рассматриваться как преступление федерального значения, но при условии, что похититель или его жертва пересекли границу штата. Дело Линдберга породило целый ряд сходных преступлений, но, к огорчению Гувера, за весь 1932 год ни одно из этих дел не подпало под новый закон. Однако преступный мир осознал, что при похищении людей можно с легкостью получать огромные выкупы, и количество таких преступлений стало стремительно расти. В 1933 году было совершено 37 громких похищений, в два раза больше, чем в любой из предшествующих годов. Их стало столько, что «Нью-Йорк таймс» завела для репортажей о них постоянную колонку. Начиная с февраля 1933 года, когда в Денвере был похищен миллионер Чарльз Бётчер III, агенты ФБР включились в расследования подобных дел и участвовали в раскрытии примерно десяти из них. Фэбээровцы наконец-то оказались причастны к делам, которые привлекали внимание широкой публики.

Когда Рузвельт приступил к исполнению президентских обязанностей, известия о похищениях постоянно мелькали на страницах газет по всей стране. В памяти людей еще были свежи 1920-е годы — та волна преступности, олицетворением которой стал Аль Капоне, — и репортажи о новом виде преступлений подливали масла в огонь дебатов на тему: нужна ли нам федеральная полицейская служба? Мнения разделились. С одной стороны, раздавались голоса сторонников реформ, обвинявших местную полицию в коррумпированности и неспособности справиться с новым, мобильным поколением преступников, для которых пересечь границу штата все равно что перешагнуть трещину на тротуаре. Но с другой стороны, сильны были и позиции местных — городских и окружных — властей, не собиравшихся отдавать федералам свою территорию. Их поддерживали и некоторые конгрессмены: они заявляли, что введение общенациональной полиции — это первый шаг к созданию американского гестапо. Антифедерализм в то время был все еще силен. Многие, особенно на юге и на Среднем Западе, и раньше мало доверяли Вашингтону, а с началом Великой депрессии эти настроения резко усилились: во всех бедах винили политиков. Споры обострились после избрания Рузвельта. Советники подталкивали нового президента к централизации власти, внушали ему, что только переход управления от отдельных штатов и городов к федеральному правительству может возродить экономику. В рамках этих дебатов обсуждалась и централизация правоохранительных органов.

За первые сто дней президентства Рузвельта через конгресс успешно прошли десятки законов, определивших его «Новый курс». В этот период главным сторонником учреждения федеральной полиции выступил помощник президента Луис Хоу. Не вызвало удивления и то, что на ту же точку зрения встал заменивший Томаса Уолша новый министр юстиции — бывший адвокат из Коннектикута Гомер С. Каммингс. Весной 1933 года Хоу и Каммингс готовили реформу Министерства юстиции и обсуждали вопрос о том, какое место может занять в нем федеральная полиция.

Для Гувера избрание Рузвельта означало, что он может либо все получить, либо все потерять. Большая часть знатоков правительственной политики была уверена в том, что Гувера уволят, и если бы сенатор Уолш не скончался, то скорее всего так бы и произошло. Но теперь положение изменилось: если бы Гуверу удалось убедить Белый дом в своей полезности, то у него мог появиться шанс, весьма небольшой конечно, что его маленькое бюро станет ядром будущей федеральной полиции. Разумеется, в правительстве были и другие люди, которые претендовали на ту же роль. Среди них выделялся Элмер Айри, глава следственной части Налогового управления. Активная работа этого ведомства в 1931 году привела на скамью подсудимых самого Аль Капоне.

Всю весну 1933 года Гувер занимался лоббированием своих интересов: ему нужно было если не продвинуть свое ведомство, то, по крайней мере, сохранить его в нынешнем виде. Главы отделений ФБР на местах получили задание добыть письма поддержки от видных политиков. Бывший начальник Гувера Харлан Фиске Стоун, ныне один из судей Верховного суда, обратился к своему коллеге Феликсу Франкфуртеру, а тот переговорил с самим Рузвельтом. Однако позиции противников Гувера были все еще сильны. Один из советников Рузвельта впоследствии писал, что на президента «оказывали огромное давление многочисленные политики, требовавшие одного: заменить Гувера одним из тех полицейских начальников, который будет мягче относиться к их протеже при поступлении на должности».[7]

Судьба Гувера всю весну висела на волоске. Ему были необходимы ощутимые успехи, отраженные в газетных заголовках, уголовные дела, которые сделают его публичной фигурой и продемонстрируют, что ФБР неузнаваемо изменилось. И Гувер получил все это, однако способ оказался необычным: славу ФБР принесла борьба с теми преступниками, на деятельность которых юрисдикция бюро никак не распространялась, — с грабителями банков.