Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

– Мисс Брейтуэйт, – мягким тоном проговорил полицейский, – я должен знать все. Такие вещи нельзя скрывать. Погибла женщина. Быть может, глупая, заблуждающаяся, неприятная или даже хуже, но это не отнимает у нее права на объективное расследование обстоятельств ее смерти, на максимально возможное для нас приближение к истине. Будьте добры, расскажите мне, что вы слышали.

Женщина смотрела на него несчастными глазами, однако сопротивление прекратила.

– Он сказал, что при всех своих мозгах она – самонадеянная и глупая женщина… Что она слишком увлечена идеей свободы, для того чтобы видеть, что на самом деле проповедует хаос, сумятицу и разрушение, – проговорила она. – И еще, что, как вредный ребенок, играет с огнем идей – и однажды подожжет дом, и все погибнут вместе с нею.

– Мисс Беллвуд ответила ему?

– Она назвала его капризным стариком. – Служанка закрыла глаза. Было очевидно, что эти слова крайне смущают ее. – Сказала, что он слишком интеллектуально ограничен и эмоционально искалечен, чтобы суметь честно воспринимать реальность. – Она выпаливала слова так быстро, как только могла. – Вот что она ему сказала… злые несправедливые слова. – Мисс Брейтуэйт с вызовом посмотрела на Питта. – Хотелось бы знать, где бы она была, если бы солидные джентльмены, такие как мистер Парментер, не предоставляли ей возможность работать на них?

– Не знаю. Что еще вы слышали? – вернул ее к теме разговора Томас.

Губы свидетельницы напряглись.

– Мисс Брейтуэйт, я понимаю, что вам противно повторять ее слова и что вы совершенно не разделяете ее мнение, – подбодрил ее суперинтендант.

Женщина посмотрела на него благодарными глазами и с горечью в голосе произнесла:

– Ну, еще она назвала его духовным трусом, торгующим суевериями и сказками, потому что ему не хватает отваги признать истину.

– Действительно, весьма неприглядная ссора, – заметил полицейский, ощущая в груди свинцовую тяжесть. – И вы слышали, как он повел мисс Беллвуд на площадку?

– Наверное. Я старалась не вслушиваться. Их… их разговор не предназначался для чужих ушей, сэр. Я нагнулась к ящикам и начала укладывать в них белье. A шагов их я не слышала, потому что пол коридора и площадки закрыт ковром. Потом она негромко вскрикнула, послышался какой-то удар, и тут она закричала.

– Какие же слова она произнесла?

– Я… я не знаю, теперь я не уверена в этом, – попробовала вывернуться служанка, однако ложь была прямо-таки написана на ее лице. Вспомнив про чай, она аккуратно поставила чашку на стол возле себя.

– Так что же она сказала, мисс Брейтуэйт? Не сомневаюсь в том, что вы сможете вспомнить ее слова, если постараетесь.

Свидетельница промолчала.

– Вы не хотите, чтобы полиция узнала правду о том, что здесь произошло? – настойчивым тоном произнес Питт.

– Ну, нет, конечно… но…

– Так что же вы слышали – настолько неприятное, что скорее постараетесь выгородить своего хозяина, чем повторить эти слова?

Теперь служанка была уже глубоко испугана.

– Нет… я… вы виноватите меня, сэр, a я ничего плохого не сделала!

– Что вы слышали, мисс Брейтуэйт? – проговорил Томас мягким тоном. – Лгать полиции или скрывать свидетельства и вправду нехорошо. Это превращает вас в соучастницу того, что произошло.

Его собеседница явно пришла в ужас и полным страха голосом воскликнула:

– Я ни в чем не участвовала!

– Так что же вы слышали, мисс Брейтуэйт? – повторил Питт.

– Она произнесла: «Нет… нет, преподобный!» – прошептала женщина.

– Благодарю вас. И что вы после этого сделали?

– Я? – Мисс Брейтуэйт удивилась. – Ничего. Их ссоры меня не касаются. Закончив укладывать белье, я принялась прибирать в комнате. А потом услышала, как мистер Стендер крикнул, что в доме случилось нечто ужасное, и я, конечно, отправилась посмотреть, что случилось, как и все остальные…

Она безрадостно посмотрела в глаза суперинтенданта, и голос ее осекся:

– …и увидела, что мисс Беллвуд лежит на полу в холле.

– А где находился преподобный Парментер?

Служанка совсем притихла, опустив сложенные руки на сведенные вместе колени:

– Не знаю. Дверь в кабинет была закрыта, так что, наверное, он был у себя.

– Вы не столкнулись с ним в коридоре?

– Нет, сэр.

– И не видели там кого-нибудь еще?

– Нет… нет, я никого не видела.

– Благодарю вас. Вы существенно помогли мне. – Питту хотелось услышать от этой женщины нечто совершенно другое: какие-нибудь факты, делающие убийство менее вероятным, однако он жестко надавил на нее, и она рассказала ему всю правду – какой понимала ее.

Поднявшись наверх, он допросил Стендера, камердинера Парментера, который рассказал примерно то же самое. Он отряхивал костюм в гардеробной и разобрал только отдельные слова ссоры, однако слышал, как ахнула Юнити Беллвуд, а потом, почти сразу, насколько он помнил, громко крикнула: «Нет, нет, преподобный!». А дальше уже миссис Парментер позвала на помощь. Слуга чрезвычайно не хотел давать подобные показания, однако понимал, что мисс Брейтуэйт слышала то же самое, и в конечном счете не стал увиливать.

Питт не мог больше оттягивать разговор с самим Рэмси Парментером, так как следовало услышать его собственный рассказ о происшедшем. Он страшился этого мгновения. Если священник станет отрицать свою причастность к трагедии, расследование будет необходимо продолжить. И ему, Томасу, придется шаг за шагом вытягивать из домашних каждую мизерную подробность, пока наконец отчаявшийся хозяин дома не будет загнан в угол тяжкими уликами, вне зависимости от его сопротивления неизбежному.

Если он сознается, дело пойдет быстрее, хотя и останется нелепым и неприглядным, несмотря на все постыдные и абсурдные подробности, против желания вызывающим сожаление у самого суперинтенданта.

Питт постучал в дверь кабинета.

– Войдите, – с идеальной дикцией ответил ему полный благосклонности голос. Этого следовало ожидать: сидящий в кабинете человек привык проповедовать в церкви. Более того, он мог вот-вот сделаться епископом.

Полицейский открыл дверь и вошел в комнату. Кабинет был отделан дубом и имел официальный вид. Левая стена его была заставлена книжными шкафами, а справа располагался большой дубовый стол. Окна в передней стене простирались почти от пола до потолка и были завешены тяжелой бархатной шторой, не совсем подходившей к индийскому, винного цвета ковру на полу.

Рэмси Парментер стоял возле камина. Он оказался старше, чем предполагал Питт, – и заметно старше Виты. Волосы его уже отступили со лба и поседели на висках. Правильные черты лица указывали на то, что в молодые годы этот мужчина был достаточно красив – спокойной, не вызывающей красотой. У него было внимательное лицо, подходящее мыслителю и ученому. Но теперь на нем лежала печать смятения и глубокого недовольства собой.