Наследница - Натали де Рамон

– Эй, мадам метресс! Очнитесь!

Повар был уже в своем колпаке и тянул меня за рукав. Вариабль смущенно пожал плечами, показывая, что против его ухваток он бессилен, и медленно направился к дверям в дальней правой стене холла. Однако спина, которая несла седую голову, была совершенно прямой.

– Нет, ну ты только посмотри! Нотариус! – возмущался повар. – Это что ж такое, тут два молодых роскошных мужчины с разбитыми сердцами, а она переглядывается со стариком!

– Потому что у старика действительно разбитое сердце, мсье Миракло. И, пожалуйста, отведите меня в эту самую «Викторию». Я дико устала. Я ведь все-таки с поезда.

– Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, – сложив руки, как индийский джинн, отреагировал повар. – Сале, давай мне ее саквояж, а свою «Диану» сам уж как-нибудь отыщешь. А то у меня там плита без присмотра.

– Разыщу, конечно. – Сале кивнул, но сумку не отдал. – И «Викторию» тоже. Можешь спокойно идти к своей плите.

– Конечно, мсье Миракло, занимайтесь вашим делом. Мсье Сале меня проводит.

– Ага. – Повар скрестил руки на груди и посмотрел на меня исподлобья. И это тоже вышло у него очень красиво! – Решили от меня избавиться, растоптать мои чувства?

Я вздохнула, а Сале сказал:

– Правда, Миракло, достаточно шуток. Даме действительно нужно отдохнуть перед ужином.

– А я вот возьму и во все блюда яду насыплю, – страшным голосом произнес повар, показывая обеими руками, как он сыплет яд и перемешивает. – И все будут есть с аппетитом, и все умрут, и я со всеми! А потом найдут записку, и в ней будет написано красивыми почерком на компьютере…

– Господа, я возвращаюсь в Онфлёр. Наслаждайтесь ядами, приятного аппетита, – зло сказала я и направилась к выходу, для уверенности поправив на плече сумочку.

Документы, деньги, кредитки, мобильник – все при мне. А в дорожной сумке, оставшейся в руках Сале, только косметичка, чистое белье, пижама и шлепанцы, прихваченные на случай непредвиденной ночевки в Онфлёре. Невелика ценность. Я решительно распахнула входные двери и чуть не вскрикнула.

Черная одежда, черное лицо, черные волосы и черные руки, которые складывали черный зонт.

Он повернул голову. Никогда в реальной жизни, а не в кино или на картине, я не видела лица прекраснее и совершеннее. Как у античной статуи, только не из мрамора, а из черного… Ох, как же называется этот черный камень?…

– О?! Вы, я полагаю, наша новая патронесса? – Зубы за улыбнувшимися мне губами были просто жемчужными.

Ну при чем здесь какой-то камень? Это античное лицо подвижное и живое! И я видела этого человека. Видела! И на фотографии, и в реальной жизни.

– А я, – не дожидаясь моего ответа, продолжил он, – Паскаль…

– Паскаль Жишонга! Входите! Но что вы-то здесь делаете?

Античные глаза изумленно взглянули на меня.

– Я? – Жишонга закрыл дверь, а на его черном пальце небесной голубизной блеснул в перстне продолговатый камень… – Я, собственно…

– О-о-о! – протяжно возгласил Жан-Пьер, разводя руки. – Маэстро Паскуале! Принц Мадагаскара. Наш маг и чародей! Моя лошадь пала. И бедному Пьеро теперь здесь делать нечего. – Он повернулся и пошел к лестнице.

– А где мсье Вариабль? – озабоченно спросил Жишонга, абсолютно не замечая Жан-Пьера.

– Пошел прилечь, – медленно ответила я, не в состоянии отвести взгляд от знакомого перстня.

– Может, все-таки позвать профессора Гидо? – почти одновременно со мной предложил Сале.

Античные глаза метнули молнии.

– А вы еще не позвали до сих пор? О чем вы думали, Сале?

– Хорошо, я сейчас ему позвоню, – сказал Сале и бросился к аппарату местной связи.

– И как вы вообще могли отпустить его в таком состоянии одного по этой слякоти? – Жишонга уже схватился за ручку входной двери, стремясь наружу.

– Подождите! – торопливо воскликнула я. – Мсье Вариабль не выходил из дома. Он пошел туда. – И показала рукой на двери в правом конце холла.

Жишонга шагнул ко мне.

– Туда? – Его левая рука с перстнем уточнила направление.

– Да, – вместо меня ответил Сале, прикрывая ладонью трубку, и сообщил: – Занято у него.

– То есть в хозяйские апартаменты? – переспросил Жишонга.

– Да, – подтвердил Сале и добавил: – Все занято и занято.

– Значит, давно надо было за ним сбегать! – бросил Жишонга через плечо уже на полпути к дверям, за которыми сейчас отдыхал Вариабль.

– Бегите, – меланхолично сказал Сале, – а я должен проводить мадемуазель де Ласмар в ее номер.

Жишонга резко замер и обернулся. Встряхнул головой. Пошел ко мне.

– Простите, патронесса. Я сам не свой. Вариабль мне как отец. Я очень за него переживаю.

– Сочувствую, – сказала я, решив больше не отрицать ни «патронессы», ни «мадемуазель де Ласмар», пока не выясню все про эти перстни. – Он мне тоже очень симпатичен. Правда, бегите за доктором. А потом вы мне расскажите, маэстро, каким образом здесь оказался великий архитектор современности.

– Ну уж не такой я и великий, – кокетливо засмущался античный красавец. – Так, немного известный в узких кругах.

– Не скажите. В вашей альма-матер о вас ходят легенды.

– В альма-матер? – переспросил он с искренним любопытством. – Откуда вы знаете?

– Маэстро Жишонга, бегите за доктором. А потом вы сможете найти меня в апартаментах «Виктория».

– «Королева Виктория», – многозначительно добавил черный Аполлон, продемонстрировав мне все свои тридцать две отборные жемчужины, и торопливо направился к так называемым хозяйским апартаментам. – Только загляну к Эрику и сбегаю. Ох уж мне этот Гидо! Ну с кем тут в имении можно болтать столько? – И, уже открывая дверь, тихо добавил: – Спасибо, патронесса, что вы пожертвовали своим комфортом ради Эрика Вариабля.

Ни Сале, ни я не стали его переубеждать.

– Сале, три дня назад вы по телефону он сообщили мне, что я являюсь наследницей скромной гостиницы в глубинке на побережье Нормандии. Но здесь – нечто грандиозное! Однако ни гостей, ни даже традиционной стойки портье с ключами. И с ваших же слов я знаю, что вчера здесь должны были состояться похороны. Только я не вижу ни малейших признаков скорби, ни намека на похороны! Зато много скучающих, мужчин, хотя некоторые из них довольно милые. Отвечайте! Что вы молчите?

– И кого же вы относите к милым?

– Например, Вариабля. Но меня больше интересует все остальное!

Сале вздохнул и заговорил так, как если бы читал лекцию: