За закрытой дверью - Бернадетт Энн Пэрис

– Здорово, наверное!

– Не то слово. А вы чем занимаетесь?

– Я адвокат.

Милли, устав слушать нашу беседу, потянула меня за рукав:

– Пить, Грейс. И мороженое. Жарко.

Я взглянула на него с виноватой улыбкой:

– Думаю, нам пора. Еще раз спасибо за Милли.

– Позвольте угостить вас чаем! – Он наклонился, чтобы лучше видеть Милли, сидевшую с другой стороны от меня. – Что скажешь, Милли? Будешь чай?

– Сок, – просияла та. – Я люблю сок. Но я не люблю чай.

– Прекрасно, пусть будет сок, – подытожил он, поднимаясь. – Ну что, идем?

– Ну что вы, не стоит… – бормотала я. – Вы и так уже много сделали…

– Прошу вас! Мне будет приятно. – Он снова склонился к Милли: – Милли, ты любишь пирожные?

– Да! – закивала она возбужденно. – Пирожные!

– Тогда идем!

Втроем – Милли и я под руку, Джек рядом – мы двинулись через парк к ресторану. Прощаясь с Джеком часом позже, я пообещала поужинать с ним в ближайший четверг. После этого он вдруг сразу стал частью моей жизни. Потерять голову было легко; взять хотя бы его старомодные манеры – я просто млела, когда он открывал передо мной двери, подавал пальто и посылал цветы. С ним я чувствовала себя особенной. Желанной. И что главное – он обожал Милли.

Месяца через три Джек захотел познакомиться с моими родителями. Я удивилась: ведь я говорила ему, что у меня с ними весьма прохладные отношения. Рассказывая Эстер про Милли, я немного соврала. Родители не хотели второго ребенка и, когда появилась Милли, были ей совсем не рады. В детстве я изводила их, требуя братика или сестричку, так что однажды они усадили меня на стул и прямо заявили, что не хотят больше никаких детей. Спустя десять лет, узнав о беременности, мама пришла в ужас. О том, что она ждет ребенка, я узнала, подслушав их спор о последствиях аборта на позднем сроке. Моему возмущению не было предела – да как они могут! Избавиться от братика или сестрички, которых я ждала всю жизнь!

Мы постоянно ругались. Главным аргументом родителей был возраст мамы: в сорок шесть рожать очень рискованно. Я протестовала: делать аборт на шестом месяце незаконно и вообще смертный грех, а они ведь католики! На моей стороне были Бог и чувство вины; я победила, и мама нехотя согласилась рожать.

Когда Милли родилась и у нее обнаружили синдром Дауна и другие нарушения, я не могла понять реакцию родителей: они испытывали неприязнь, а я сразу полюбила сестру всем сердцем и воспринимала ее как обычного, нормального ребенка. У мамы началась тяжелая депрессия, и я взяла заботы о Милли на себя. Утром, перед школой, кормила ее и меняла пеленки. Приходила домой в обед, и все повторялось. Когда Милли исполнилось три месяца, мама с папой заявили, что отдают ее на усыновление и переезжают в Новую Зеландию, к маминым родителям (они собирались туда чуть ли не с моего рождения). Я закатывала истерики – кричала, что так поступать нельзя, что я не пойду в университет и сама буду сидеть с Милли, но они не слушали. Узнав, что документы на усыновление поданы, я приняла снотворное. Глупость, конечно: детская попытка доказать серьезность своих намерений. Но это почему-то сработало. Мне уже было восемнадцать; мы обратились в службу опеки, и там решили, что я буду заботиться о Милли и растить ее, а родители помогут деньгами.

Я потихоньку справлялась. Вскоре Милли приняли в ближайший детский сад и я устроилась на полставки в отдел закупок сети супермаркетов. Когда Милли исполнилось одиннадцать, ей дали место в спецшколе, которая больше походила на психбольницу. Ужаснувшись, я заявила родителям, что найду что-нибудь получше. Я занималась с Милли каждый день; я научила ее самостоятельности, которую она едва ли обрела бы где-то еще, и я понимала, что интеллекта ей вполне хватает, а нормальной адаптации в обществе мешает только недоразвитая речь.

После долгих утомительных поисков я, наконец, нашла обычную частную школу-интернат для девочек. Милли приняли: директриса оказалась прогрессивной женщиной без предрассудков, имевшей к тому же брата с синдромом Дауна. Школа подходила идеально, но обучение влетало в копеечку. Родителям это было не по карману, и я сказала, что буду платить сама. Я разослала резюме в несколько компаний, объяснив в сопроводительных письмах, почему мне нужна высокооплачиваемая работа. Вскоре меня взяли в «Харродс».

Когда начались регулярные командировки (а я сразу за них ухватилась: они давали ощущение свободы), родители не захотели принимать Милли по выходным одну, без меня. Но они навещали ее в школе, а в остальное время за ней присматривала Дженис, ее воспитатель. Вскоре замаячила очередная проблема: где жить Милли после окончания школы. Я обещала родителям взять ее к себе, чтобы они могли, наконец, уехать в Новую Зеландию, и они с нетерпением этого ждали. Я не винила их: они по-своему любят нас, как и мы их; просто некоторые не созданы быть родителями.

Джек настаивал: он должен с ними познакомиться. Я позвонила маме и попросила разрешения заехать в ближайшее воскресенье. Был конец ноября. Мы взяли с собой Милли; родители, конечно, встретили нас прохладно, однако безукоризненные манеры Джека произвели на маму впечатление, а отцу польстил интерес к его коллекции первых изданий. После обеда мы уехали. Пока отвезли Милли в школу, наступил вечер. Я засобиралась домой: мне предстояли два безумных дня на работе перед вылетом в Аргентину. Но когда Джек предложил прогуляться по Риджентс-парку, я тут же согласилась, хотя на улице уже стемнело. На этот раз в командировку не хотелось – с тех пор как мы с Джеком познакомились, мне разонравилось мотаться туда-сюда. Казалось, мы почти не бываем вместе, а если и встречаемся, то чаще в компании Милли или друзей.

Какое-то время мы шли молча. Потом я спросила:

– Как тебе мои родители? Он улыбнулся:

– Прекрасно! Они идеальны!

– В каком смысле? – нахмурилась я. Что за странный выбор слов!

– Они полностью оправдали мои ожидания.

Я взглянула на него испытующе – иронизирует? Не сказать чтобы мама с папой демонстрировали чудеса гостеприимства! Потом я вспомнила, как он рассказывал о чудовищной холодности своих родителей (они умерли несколько лет назад), и поняла: на этом фоне вежливое равнодушие моих родственников показалось ему теплотой.

Мы прошли еще немного – до площадки, где Джек танцевал с Милли. Остановившись, он спросил:

– Грейс, ты окажешь мне честь стать моей женой?

Я решила, что это шутка: все было так неожиданно. Конечно, в глубине души я надеялась, что наши отношения перерастут во что-то большее, – но уж никак не раньше чем через год или два. Будто угадав мои мысли, он притянул меня к себе:

– Я ждал тебя всю жизнь, Грейс. Я понял это в первую же секунду, когда увидел вас с Милли на лужайке, и я не хочу больше ждать. Я хотел познакомиться с твоими родителями, чтобы просить твоей руки. И счастлив, что твой отец с радостью дал согласие.