Номер 10 - Сью Таунсенд

— Ладно, везите в Голдерс-Грин.

Им здорово повезло: с пешеходного моста на Эджвер-роуд бросился молодой человек и упал прямо под колеса их такси.

Адель поразило, как ловко Эдвард справился с ситуацией — вывел из истерики водителя, снял пиджак и накрыл голову мертвеца.

Эдвард хотел, чтобы вечер не кончался. Адель оказалась волшебной женщиной — какой стиль, какое самообладание! Через несколько мгновений после того, как перед их ветровым стеклом упал человек, она под скрип тормозов заметила: «Ахиллес с Эджвер-роуд». Несчастный случай сократил им путь, который мог бы занять месяцы, если бы все пошло своим чередом.

Они были знакомы менее двух часов, а Эдвард уже признался Адель в своих политических амбициях. Собственно, до встречи с Адель он и сам не понимал, каковы они, эти амбиции. Но в ее объятиях он ощутил себя Суперменом и готов был спасать мир как Супермен — если ему позволят.

Когда полиция взяла показания, а кровь с дороги смыли, они поехали в квартирку Эдварда на первом этаже в Вестминстере. Пока он готовил в кухоньке горький кофе, Адель изучала книжные полки, занимавшие всю стену от пола до потолка.

Эдвард принес чашки и блюдца в гостиную и увидел, как Адель брызгает между грудей дезодорантом «Ив Сен-Лоран». Она нимало не смутилась, застегнула блузку из кремового шелка и сообщила:

— Я вся как-то невероятно возбуждена. Не пойму, то ли это из-за столкновения с насильственной смертью, то ли из-за тебя.

Она заметила гитару в углу и спросила, играет ли он. Вместо ответа Эдвард просто взял инструмент и сыграл первые аккорды «Коричневого сахара»[15]. Адель рефлекторно вскочила на ноги и засеменила по комнатке по-джаггеровски, подняв одну руку в воздух. Они набросились друг на друга. Эйфория была так сильна, что Адель рискнула рассказать ему о голосах в голове. Эдвард порекомендовал ей своего приятеля в Кембридже, первоклассного психиатра, И заверил, что, когда лейбористы возьмут власть, услуги психиатров станут их важнейшим приоритетом.

Оба нашли свою вторую половину. Адель собралась замуж за будущего премьер-министра.

Где-то через месяц они побывали в суде и узнали, что молодого самоубийцу звали Мохаммед Карзай, а покончил он с собой из-за того, что его отличных оценок оказалось недостаточно, чтобы поступить в Шеффилдский университет и изучать фармацевтику, как мечтали его родители.

Выходя под руку с Эдвардом из суда, Адель заметила:

— Какая ужасная ирония судьбы: бедный тупица Мохаммед свалился на голову двум главным умникам Великобритании.

Констебль полиции Джек Шпрот часто задавал себе вопрос: как его вообще взяли в полицию? Если и существовала жесткая процедура контроля, Джек каким-то образом через нее просочился и оказался на лучшей, по его мнению, полицейской работе — на посту у двери дома Номер Десять по Даунинг-стрит.

Джек был белой вороной в своем многолюдном семействе. Ни один ее член ни разу не купил видеомагнитофона в магазине. Когда в тринадцать лет Джек объявил, что намерен сдать восемь экзаменов за среднюю школу, и потребовал «местечко потише для повторения материалов», семейство было заинтриговано. Ни брат, ни сестра не проявляли к экзаменам никакого интереса. Оба бросили школу при первой же законной возможности.

Тревор, его последний отчим, сделал средней руки уголовную карьеру. Кастрюль у них в доме теперь имелся целый набор. Тревор навел среди приятелей-преступников справки, нельзя ли где раздобыть письменный стол, но через несколько недель бесплодного ожидания щедро выписал по каталогу «Литтлвудс» уголок школьника, со столом и книжными полками. Уголок доставили через три недели, он состоял из семнадцати деталей, с ключом-шестигранником и 75 шурупами, деревянными шпонками и тюбиком клея, который был прикреплен к одному из ящиков стола клейкой лентой. Джек наблюдал, как отчим, матерясь, возится со сборкой стола, и сердце у него трепыхалось от радости. Он не в силах был дождаться, когда сможет расставить на полках книги и разложить на столе школьные тетради.

В комнате, которую Джек делил со своим вороватым братом Стюартом, места для стола не было, поэтому, с учетом его амбиций, в маленькой гостиной произвели перестановку. Из угла перетащили телевизор, для чего потребовалось протянуть удлинитель, нарастить антенный кабель и перепланировать трехкомнатную квартиру — то есть перенести собачью корзину на кухню, под стол, где она всем мешала семь лет, пока пес не помер.

На деньги, заработанные разноской газет, Джек купил в «Бутсе»[16]настольную лампу и каждый вечер сидел в круге желтого света под аккомпанемент «Улицы Коронации» и других телесериалов.

Иногда, в рекламную паузу, мать поворачивала голову, смотрела, как Джек горбится над столом, и бормотала Тревору:

— Нездорово для пацана в этом возрасте дома сидеть.

Иной раз, когда Джек был весь день в школе, Норма тайком брала какую-нибудь тетрадь, открывала и читала страницу-другую, шевеля губами. «Кровь на руках леди Макбет — символ ее вины в убийстве…» Она закрывала тетрадь с чувством гордости, слегка омраченной мыслью: где же она допустила ошибку? Ее другие дети вроде бы всем довольны, почему же Джека так заботят кровь и убийства? Однажды за воскресным обедом, сидя за кухонным столом и водрузив ноги на спину пса, Джек попытался объяснить семье, что экзамены помогут ему выбиться в другой мир и получить хорошую работу.

— Какую, например? — спросил отчим, взрезая йоркширский пудинг.

Джек помялся. Пес под ногами заерзал. Джек насадил на вилку пару горошин и поднес ко рту.

— Хочу стать полицейским, — промямлил он и проглотил горошины.

Наступила пауза, за которой последовал взрыв хохота. Сестра Ивонна фыркнула, чуть не подавившись куском баранины в мятном соусе.

А брат Стюарт заорал:

— Во прикол!

Стюарт недавно как раз отсидел пять месяцев в колонии для несовершеннолетних — охранники склада поймали его с сумкой, набитой шампунем «Хед-энд-Шолдерс».

В большой семье Джека воровали все. Это был семейный бизнес. Почти вся утварь в доме и большая часть одежды были либо украдены, либо незаконно куплены по фальшивым чекам. Ботинки Джека, которые лизал пес, своровал любящий дядюшка — из припаркованного грузовика.

Даже первая одежда Джека — приданое из распашонки, пеленок, подгузников, манишки и платка — была трофеем смелой вылазки тети Мэрилин в магазин «Мать и дитя».

По вечерам Джек большей частью сидел за столом и делал уроки. Иногда, когда смех публики за кадром переходил в истерику, он поворачивался и смотрел на экран. Матери нравились эти краткие мгновения, и она пыталась убедить его отложить ручку и перебраться к ней на диван — даже отодвигала пепельницу и гостеприимно хлопала ладонью по дивану, — но Джек знал: если забросить уроки, он навек пропадет и станет невидимым и бессмысленным, как большинство знакомых ему людей.