Слуги Карающего Огня - Сергей Волков

В углу, в обложенном камнями очаге, еле-еле светились багровым угли прогоревших дров, под стрехой, над низким деревянным ложем волхва, возился черный грач, а над очагом висела на стене знаменитая Костяная Игла длинный, в четыре локтя, посох, вырезанный из цельной кости невиданного зверя индра, некогда повсюду водившегося на земле, а ныне сгинувшего, дар арского волхва Веда молодому еще Шыку, когда тот побывал у аров и учился непонятному родам, но полезному волховству…

Силу тот посох имел не малую, да и значение у него было особое — мог он принадлежать лишь самому могучему родскому волхву, защитнику и обережнику отчего края, и никому больше. Правда Луня, привыкший видеть чародейную клюку все больше на стене, в душе считал, что все это байки. В жизни, по мыслям ученика волхва, важнее и полезнее лук с десятком добрых кленовых стрел или рогатина с бронзовым навершием. А посох — так, для важности…

— Садись! — кивнул Шык переодевшемуся Луне на низкую дубовую скамейку: — А ну, перечисли-ка для начала всех Лихих Раден, упаси нас от них Род!

— Тряся, Жара, Знобя, Гнетя… — уныло начал Луня: — Груда, Глуха, Лома, Пухна…

«Не прав, ой, не прав Луня про себя!» — слушая ученика, думал волхв: «Ишь ты, воем он хочет быть! И я хотел, когда был вот таким же… стригунком! Да нет, парень, не твоя это судьба, дар у тебя, и волхв из тебя выйдет зело могучий! А насчет Вычачи… Слов нет, силен парень, среди старших родов ни у нас, Медведей-Велесов, ни у Волков, ни у Рысей, ни у Лис таких больше нет, а уж во младших родах и подавно… Силен-то силен, но тут дело в другом — Вычачу не волховству учить, а от волховства отучивать надо — черное семя в душе у паренька, если тайные знания ему подарить, Черный волхв из него получится, и не мало бед принесет он родам, ой, не мало…»

— …Желта, Корча, Глядя, Слепя, Невя! — уверенно закончил перечислять Луня болести человеческого тела.

— Так-так… — покивал головой Шык: — Ну, а теперь — какими травами и наговорами от… Пухны, скажем, защитишь ты, волхв, старца, девку-нерожанку, и воя могучего?

— Для старца возьму я травы-колюки, в серпень собраной на еловой поляне… — начал было Луня, но тут из-за бревенчатых стен донеслось:

— Шык! Шык! Волхв, беда случилось, вож кличет!

Шык распрямился, словно верхушка дерева, освободившаяся от снежной шапки, шагнул из избы. Луня поспешил за ним, как всегда, врезался лбом в низкую притолоку, и потирая наливающуюся синевой шишку на лбу, побежал догонять широко шагающего через лужи волхва, размышляя на ходу, как так получается — волхв через дверь проходит, не сгибаясь, и ничего, а он, Луня, каждый раз о дубовину бьется, как бы ни гнулся?.

Шык шел через городище, мимо рубленных в лапу изб родов, чьи коньки украшали резные петухи, оберегавшие хозяев изб от всех бед, мимо Общей горницы, где собирались зимами роды на тризны и пиры, мимо столбов с медвежим ликом Влеса, покровителя их рода, прямо к хоромине вожа.

Вож рода Влеса, Бор Крепкая Рука, могучий, нестарый еще муж, соломоволосый, как и все роды, ждал волхва на крыльце, опершись на Посох Рода с навершием в виде медвежей лапы.

— Беда, волхв! — рявкнул он издали, взмахнув посохом: — Бабы в лес за Синий Камень по малину пошли, и нашли мертвого ара! Нехорошо он умер, страшно… Сердце из груди ему выгрызли, кости все поломали, коня убили… К нам ехал, точно, глаги при нем. Я в арском не силен, сам знаешь, но твое имя прочесть сумел. Вот такой подарок нам Ный поднес, чтоб его Яр спалил! Пойдем, Шык, в Маровой горнице он…

Горница Мары, низкий дом, все стены которого были покрыты черной смолой и разрисованы красными гневными зраками бога честной смерти, справедливости и силы Пра, чтобы слуги Ныя не охотились здесь за душами умерших, располагался на отшибе, за частоколом городища, на берегу небольшого круглого рукотворного пруда. Серебристые ивы склонили к воде свои длинные ветви, словно людские вдовы в печали застыли у места последнего покоя своих мужей…

Бор, Шык, Луня, старая Дара, что служила богини смерти Маре, и воевода рода Влеса Скол Каменный Топор остановились на пороге Черной горницы, и прежде чем войти, трижды окурили себя пахучей веткой можжевельника из священного костра — чтобы душа убитого ара не присосалась к душам живых, и не вырвалась из горницы Мары.

Луня увидел низкую широкую лавку, а на ней — человеческое тело. Человеческое? Едва ли он узнал бы в этом чудище человека — руки и ноги, сплошь в узловатых шишках переломов, были согнуты как угодно, только не так, как их сгибает человек. Голова свернута, и смотрит на спину, из открытого рта свисает длинный, не человеку — зверю впору, синий язык, широко раскрытые глаза застыли навек в жуткой муке, и все тело покрыто черной, запекшейся кровью, а слева, под ребрами, зияет рваная дыра, в которую легко могут войти два мужицких кулака. Страшен был мертвый ар, даже не страшен, а жуток, отвратен, и замутившегося Луню ноги сами повели прочь из смертной горницы. Повели-то повели, но как он уйдет — все, с кем пришел, тут стоят, в скорбном молчании у последнего ложа ара… И Луня остался, пересилил себя, только смотреть стал в угол, где горел синим огнем Очистительный костер, что сжигает всех посланцев Звизда, которые приходят к мертвым, чтобы разнести потом мор по земле.

— Он из кланов Огня, воин, стало быть… — нарушил тяжелую тишину Шык: — Без ворожбы скажу — это сделал не человек, а нелюдь. Человеку без нужды калечить другого человека не зачем. Можно и на нежить подумать, но у нежити повадка другая, им душа нужна, а тело… Тут душа цела, только мучается сильно. Дара! Готовь все к обряду погребения, да торопись — чую, если до заката не погребем мы его, беда будет!

— Не уж-то навом станет!? — всплеснула руками старуха и выскочила вон из горницы. Вскоре ее резкий голос, похожий на карканье вороны, уже раздавался в городище — Дара созывала других служительниц Мары себе на подмогу.

Шык наклонился над мертвецом, заглянул в выкаченные глаза. Луня вспомнил, как волхв говорил о том, что в зраке убитого мертвяка можно увидеть личину убийцы, и внутренне содрогнулся.

Шык выпрямился и произнес, обращаясь к воеводе:

— Догляд надобно поставить у Синего камня… Что за тварь это сделала, никак не пойму… Ни кики, ни дивы, ни другая нелюдь никогда мертвых не трогают, а тут как будто игрались с ним, как кошка с мышкой, покарай их Род, таких кошек!

Молчавший до этого Бор тронул волхва за плечо:

— Пойдем, Шык, в хоромы, знаки глагольные поглядишь, уж больно тяжко тут…

Воздух в Маревой горнице и вправду был тяжеленек — тщательно просмоленные стены не пропускали ни сквознячинки, а синее пламя Очистительного костра, где горели не дрова, а аспид-камень, что выменивали у горных невеличников, выжигало в воздухе все чародейство, в том числе и чародейство жизни…

Хоромина вожа рода Влеса стояла посреди городища. Это была та же изба, что и у других родов, только большая, под высокой тесовой крышей, с высоким же, «богатым» крыльцом, и вырезанными поверх входа громовыми знаками и личинами богов-покровителей — Влеса, Рода, водителя воев Руя, и могучего Уда, бога мужской силы. Хоромину ограждал круглый частокол-хора, не такой высокий и крепкий, как вокруг городища, но зато украшенный побелевшими костяками убитых врагов, людей и нелюдей.