Трактир "Ямайка" - Дафна дю Морье

Тетя, которая ни слова не сказала с тех пор, как вошел ее муж, жарила над огнем бекон. Все молчали. Мэри чувствовала, что Джосс Мерлин наблюдает за женой через стол; она слышала, как позади нее тетя неловкими пальцами возится с горячей ручкой сковородки. Через минуту она ее уронила и огорченно вскрикнула. Мэри поднялась с места, чтобы помочь, но Джосс грозно велел ей сесть.

— Одной дуры вполне хватит, куда уж тут две! — заорал он. — Сиди, а твоя тетка пусть уберет, что она там напакостила. Не впервой. — Он откинулся на спинку стула и стал ковырять пальцами в зубах. — Что будешь пить? — спросил он. — Бренди, вино или эль? Ты здесь скорее умрешь от голода, чем от жажды. У нас в «Ямайке» глотка не пересохнет. — И Джосс засмеялся, подмигнув племяннице, и показал язык.

— Я выпью чашку чаю, если можно, — сказала Мэри. — Я не привыкла к спиртному, да и к вину тоже.

— Да ну? Впрочем, тебе же хуже. Можешь сегодня выпить чаю, но, ей-богу, через месяц-другой тебе захочется бренди.

Дядя потянулся через стол и взял ее за руку.

— У тебя премиленькая лапка для девушки, которая работала на ферме, — сказал он. — Я боялся, что она окажется грубой и красной. Знаешь, когда мужика тошнит? Если эль ему наливает уродливая рука. Не то чтобы мои завсегдатаи чересчур привередливы, но ведь у нас в трактире «Ямайка» до сих пор не было девушки за стойкой. — Дядюшка насмешливо поклонился и отпустил ее руку. — Пейшенс, дорогая, — сказал он. — Вот ключ. Сходи и принеси мне бутылку бренди, ради Бога. У меня такая жажда, что ее не утолят все воды Дазмэри.

Жена заторопилась и исчезла в коридоре. Хозяин снова принялся ковырять в зубах, время от времени насвистывая, а Мэри ела хлеб с маслом и пила чай, который он поставил перед ней. Голова у девушки раскалывалась от боли, она едва не теряла сознание. Глаза слезились от торфяного дыма. Но, несмотря на усталость, Мэри продолжала наблюдать за дядей, потому что ей уже отчасти передалась нервозность тети Пейшенс, и она чувствовала, что в некотором смысле они здесь — как мыши в мышеловке, из которой невозможно выбраться, а дядя играет с ними, как чудовищный кот.

Через несколько минут тетушка вернулась с бутылкой бренди, которую поставила перед мужем, и пока она дожаривала бекон и накладывала его Мэри и себе, дядя все пил и пил, тупо уставясь перед собой и постукивая ногой по ножке стола. Вдруг он грохнул по столу кулаком так, что тарелки и чашки затряслись, а одна тарелка свалилась на пол и разбилась.

— Вот что я тебе скажу, Мэри Йеллан! — заорал он. — Я хозяин в этом доме, и я заставлю тебя это понять. Если будешь делать, что велят, помогать по дому и обслуживать моих посетителей, то я тебя пальцем не трону. Но ей-богу, если ты откроешь рот и что-нибудь вякнешь, я тебя обломаю, и ты станешь такая же ручная, как твоя тетушка.

Мэри смотрела ему прямо в лицо через стол. Она зажала руки между колен, чтобы Джосс не видел, как они дрожат.

— Я вас понимаю, — ответила она. — Я по натуре не любопытна и в жизни никогда не сплетничала. Мне неважно, чем вы занимаетесь в трактире и какая у вас тут компания; я стану делать работу по дому, и у вас не будет причин ворчать. Но если вы каким-нибудь образом обидите тетю Пейшенс, я немедленно уйду из трактира «Ямайка», найду судью, приведу его сюда и напущу на вас закон; вот тогда и попробуйте меня обломать, если захотите.

Мэри сильно побледнела. Она знала, что если трактирщик сейчас обрушится на нее, она сломается, заплачет, и он навсегда получит над нею власть. Поток слов вырвался у нее против воли, и, терзаемая жалостью к бедному забитому существу, в которое превратилась ее тетя, Мэри не могла их контролировать. Сама того не зная, она спасла себя, потому что выказанное ею присутствие духа произвело на этого человека впечатление, он откинулся на спинку стула и как будто смягчился.

— Это прелестно, — сказал дядюшка, — и как хорошо сказано. Теперь мы знаем, что у нас за постоялица. Только тронь — и она покажет когти. Ладно, дорогая; мы с тобой больше сродни друг другу, чем я думал. Если придется играть, будем играть вместе. В один прекрасный день у меня может найтись для тебя в «Ямайке» работа, да такая, какую ты никогда не делала. Мужская работа, Мэри Йеллан, когда приходится играть с жизнью и смертью.

Мэри услышала рядом с собой сдавленный вздох изумления.

— Ах, Джосс, — прошептала тетя Пейшенс, — Джосс, прошу тебя!

В ее голосе было столько настойчивости, что Мэри с удивлением взглянула на нее. Она увидела, как тетя наклонилась вперед и старается заставить мужа замолчать. И то, как напряженно вытянулся при этом ее подбородок, и выражение муки в глазах тетушки напугали Мэри гораздо больше всего, что случилось в эту ночь. Ей вдруг стало жутко, зябко и довольно мерзко. Что повергло тетю Пейшенс в такую панику? Что собирался сказать ей Джосс Мерлин? Девушка чувствовала, что за всем этим кроется какая-то болезненная и, наверное, ужасная странность. Дядя нетерпеливо махнул рукой.

— Ступай в постель, Пейшенс, — сказал он. — Надоело видеть твой череп за обеденным столом. Мы с девчонкой понимаем друг друга.

Женщина тут же встала и пошла к двери, в последний раз в бессильном отчаянии оглянувшись на мужа. Они слышали, как она поднимается по лестнице. Джосс Мерлин и Мэри остались одни. Трактирщик оттолкнул от себя пустой стакан и сложил руки на столе.

— У меня есть одно слабое место, и я скажу тебе, что это такое, — заговорил он. — Это пьянство. Я понимаю, что это — настоящее проклятье, но я не могу остановиться. Когда-нибудь оно меня погубит, и поделом. Иногда целыми днями я пью всего ничего, как сегодня. А потом на меня вдруг наваливается жажда, и я начинаю пьянствовать. Насасываюсь часами. Здесь и власть, и слава, и женщины, и царство Божие — всё в одном. Я тогда чувствую себя королем, Мэри. Мне кажется, что двумя пальцами я могу править миром. Это рай и ад одновременно. И тогда я начинаю говорить и говорю до тех пор, пока все, что я наболтал, не разносится на все четыре стороны. Я запираюсь у себя в комнате и выкрикиваю свои секреты в подушку. Твоя тетка запирает меня на ключ, а я, когда протрезвею, молочу в дверь, и она меня выпускает. Об этом ни одна живая душа не знает, кроме нас двоих, а теперь я сказал еще и тебе. Сказал потому, что уже немного пьян и не могу держать язык за зубами. Но я не настолько пьян, чтобы потерять голову. Я не настолько пьян, чтобы разболтать тебе, почему я живу в этом Богом забытом месте и почему я хозяин трактира «Ямайка». — Дядюшка охрип и говорил теперь почти шепотом. Огонь в очаге угасал, и темные тени протянули по стене свои длинные пальцы. Свечи тоже догорали и отбрасывали на потолок чудовищную тень Джосса Мерлина. Трактирщик улыбнулся племяннице и дурацким пьяным жестом приставил к носу палец.

— Я тебе этого не сказал, Мэри Йеллан. Нет-нет, у меня еще осталась капля здравого смысла и хитрости. Если хочешь узнать больше, можешь спросить свою тетку. Она тебе наплетет. Я слышал, как она сегодня расхвасталась, говорила, будто у нас тут хорошая компания, а помещик снимает перед ней шляпу. Вранье. Все вранье. Я тебе скажу больше — ты все равно об этом узнаешь, — сквайр Бассат до смерти боится сунуть сюда нос. Если он меня встретит на дороге, то перекрестится и пришпорит коня. Да и все остальные господа тоже. Ни дилижансы здесь больше не останавливаются, ни почтовые кареты. А мне плевать. У меня достаточно посетителей. Чем дальше держатся от меня все эти господа, тем лучше. Да и с выпивкой тут все в порядке. Есть такие, кто приходит в «Ямайку» в субботу вечером, а есть и другие, кто запирает дверь на ключ и спит, заткнувши уши. Бывают ночи, когда во всех домах на пустоши тихо и темно, и только окна трактира «Ямайка» сверкают на мили вокруг. Говорят, что наши крики и пенье слышны далеко внизу, даже на фермах за Ратфором. Ты будешь в баре в такие ночи, если захочешь, и увидишь, с кем я вожу компанию.