Тревоги Тиффани Тротт - Изабель Вульф

– …и в театр, – вставила я.

– Да, и в театр.

– И в оперу.

– Да, и в оперу.

– И на современные танцы.

– Да, да.

– И на лекции в Королевскую академию.

– Да, да.

– И на Лондонский кинофестиваль.

– Да…

– И на видеоинсталляции в Институт современного искусства.

– Да, да, во все эти…

– А также на всякие джазовые вечера.

– Я знаю, знаю, – сказал он, – но боюсь, все это зашло слишком далеко. Я не планировал ничего, кроме этого.

– Ах да, понимаю. Тебе нужна была компания. Девушка для сопровождения. Для разнообразных культурных мероприятий.

– Нет… мне и дружба тоже была нужна. Но как-то, ну… я почувствовал, что все складывается не так, как я рассчитывал, и решил, что настало время внести ясность. Мне жаль, что я расстроил твои планы, – добавил он, – но я просто не мог смотреть в глаза твоим друзьям.

– Все в порядке, Алекс, – сказала я, вертя в руках набор для вышивания крестом от Элизабет Брэдли со старинными розами, который он подарил мне на день рождения. – Я действительно ни о чем таком не думала. Пожалуйста, не расстраивайся.

А особенно не расстраивайся о том, что ты пустил на ветер восемь месяцев моей жизни! Я стиснула зубы. Конечно, ничего такого я не сказала.

– Боюсь, мне придется вычеркнуть тебя из списка лучших друзей и родственников, – сказала я.

– Конечно, – сказал он. – Я понимаю.

– Хочешь еще кофе? – спросила я.

– Да, – ответил он, уставившись в свою кружку со страдальческим видом. – Но знаешь что, Тиффани…

– Да?

Он выглядел искренне расстроенным. Очевидно, ему с трудом давался этот разговор.

– Ты знаешь, я не переношу растворимый кофе, – сказал Алекс. – Он плохо действует на мои вкусовые рецепторы. Я как-то приносил тебе очень хороший кофе – «арабику» из Алжира, в зернах. Ты не могла бы его заварить?

– Конечно.

Позже в тот же день, когда я сидела и ковыряла вышивальной иглой в полотне с розами, размышляя о своем новоприобретенном статусе одинокой женщины и о том, что меня саму можно назвать старинной розой, Алекс позвонил. По телефону его голос звучал напряженно и невесело. На одно безумное мгновение мне показалось, что он передумал.

– Да? – сказала я.

– Тиффани, я кое-что забыл сказать тебе утром. Сейчас, я знаю, ты на меня сердишься…

– Вовсе нет, – солгала я.

– Мне жаль, что я тебя разочаровал, но мне бы хотелось надеяться, что ты сделаешь мне еще одно одолжение.

– Да, – сказала я, – если смогу.

– Ты, наверное, злишься на меня…

– Слушай, я не злюсь, – огрызнулась я. – Скажи, что тебе нужно, а то я тут наволочку вышиваю.

– Ну, мне бы не хотелось, чтобы ты говорила обо мне всякое.

– Не буду, – сказала я устало. – Зачем мне это? Ты ко мне прекрасно относился.

– И я особенно буду благодарен, если ты не будешь рассказывать о том…

– О чем?

– Ну, о том, как мы познакомились… – Он запнулся.

– Ты имеешь в виду, когда я застала тебя в своей спальне надевающим мое самое дорогое белье «Дженет Риджер»?

Последовало неловкое молчание.

– Ну да. Тогда.

– Не беспокойся, – сказала я. – Конечно, я никому не расскажу. И о платье от Лоры Эшли тоже.

– Ты должна рассказать об этом всем, – сказала Лиззи, вернувшаяся из Ботсваны. – Кто давал ему право тебя бросать? Мерзавец. Да еще в твой день рождения. Ублюдок.

– Он не ублюдок, – поправила я. – Он хороший.

– Что в нем хорошего? – возразила она. – Разве хорошо говорить: «Тиффани, у меня в мыслях не было на тебе жениться»?

– Я уверена, он не считал, что поступает плохо, – сказала я. – Просто мне не повезло. Ему понадобилось столько времени, чтобы понять, что он не из тех, кто женится.

– Вот именно, что не из тех. Он самая настоящая баба, – сказала она со злостью. – Я всегда так думала, когда видела его суетливую девчоночью привередливость и его специфический утонченный вкус к мягким домашним вещицам. И то, что ты рассказала мне об… – она понизила голос до шепота, – …этом, так тебе было бы веселее с евнухом! Я имею в виду, Тиффани, что у тебя больше тестостерона, чем у него.

Возможно, это так и есть.

– Я рада, что ты не вышла за него, – добавила она. – Представляешь, девочки будут так разочарованы – черт! Я им сказала, что они уже подружки невесты.

– Еще нет, – сказала я.

Фактически они никогда ими не станут. Потому что с тех пор как Алекс, или, вернее, Ал-экс, дал мне отставку, прошел целый месяц. Ну, если быть точной, три недели и пять дней. И в течение этого времени я все размышляла об этом. И так и сяк обдумывала ситуацию. Мысленно перематывала и снова быстро прокручивала видео моей романтической жизни, нажимая кнопку паузы здесь и там и тщательно изучая ключевые кадры. И приняла судьбоносное решение. Это было нелегко, но я это сделала. Я решила отказаться от охоты за мужем. Я поразмыслила и решила избегать парней. Фрэнсис права. Просто это все не стоит боли и печали. Намного лучше в одиночку смотреть жизни в лицо. Так что я сейчас по-настоящему hors de combat.[6]Я подняла разводной мост. Надпись на нем гласит: «Не беспокоить». И я начинаю жить словно в твердой маленькой раковине. Перспектива очередного субботнего вечера, проведенного дома перед телевизором, больше меня не пугает. Кто нуждается в романтической темноте кинозала и в обеде тет-а-тет, когда в магазинах «Маркс энд Спенсер» продаются полуфабрикаты на одну порцию, а по телевизору идет розыгрыш государственной лотереи? Мой вновь обретенный нейтралитет вполне меня устраивает – во всяком случае, ни боли, ни печали.

Лиззи говорит, что это просто недопустимо.

– Прекрати хандрить, – снова сказала она командным тоном сегодня утром, водя перед моим носом пятой сигаретой «Мальборо лайт». – Ты ничего не предпринимаешь, чтобы себе помочь. Тебе нужно забыть Алекса, вычеркнуть его напрочь из своей жизни и снова вернуться в строй.

Меня всегда удивляет, почему Лиззи делает ударения на отдельных словах. Может, потому, что закончила второразрядную театральную школу. Она расхаживает по кухне, потом прислоняется задом к раковине.

– Знаешь, Тиффани, ты как…

Я ожидала какого-нибудь драматического сравнения, кратко определяющего мое затруднительное положение. Так кем я сейчас буду? Томимым жаждой путешественником в Сахаре? Упорным альпинистом, возвращающимся в лагерь у подножья горы? Подающим надежды игроком в «Монополию», решительно отказывающимся пропустить свой ход? Гениальным художником без кистей?