Украденная память - Кевин Сэндс

– Конечно, вы голодны! Я вас накормлю. Сейчас же!

Уиз махнул рукой в сторону домика.

– И малышку, – кивнул Роберт. – Верно.

Он провёл меня в дом. Здесь не было прихожей – лишь одна длинная широкая комната, занимавшая всё пространство фермерского дома. В очаге пылал огонь, наполняя комнату теплом. Над дальним концом длинного стола склонилась женщина; мальчик и девочка лет десяти помогали ей выскабливать внутреннюю поверхность коровьей шкуры. С другой стороны девочка помладше вынимала из ведра горсти соли и втирала её в куски говядины; руки её были покрыты розоватой пеной от выступающей свежей крови. У огня стояла на стуле девушка, помешивая мелкое озерцо сливок в плоской сковороде, подвешенной на цепочках над кастрюлей с кипящей водой. Ореховый маслянистый запах горячих сливок был одуряющим.

Марджери – девочка, которую я напугал, – вошла в дом следом за нами. Увидев меня, она ахнула и выронила стопку белья. Теперь на меня уставились все. Женщина посмотрела на голубку в моих руках, потом перевела взгляд на мужа.

– Дети, – сказала она. – Огню нужны дрова. И коровы сами за собой не уберут.

Старшая дочь вынула ложку из сливок, взяла младших за руки и увела из дома. Уходя, они оглядывались на меня. Мальчик остался, но тоже смотрел с нескрываемым любопытством.

– Я что сказала? – Женщина схватила сына за ухо и вывела из комнаты, невзирая на его протесты.

Роберт смущённо покраснел. Но я понимал его жену. Ведьмовские защитные знаки, мои припадки, кровоподтёк на лице Уиза… Она боялась меня. Она считала, что я принёс в её дом зло. И я задумался: так ли это? Мне вспомнилось выражение лица Роберта, когда я признал, что не помню даже своего имени.

Демон. Он украл вашу душу…

Я вздрогнул.

Это правда?

Для некоторых не имеет значения, где на самом деле правда. Нужно быть очень осторожным со словами. Если люди поверят, что в меня вселился злой дух – не важно, так это или нет, – они могут сжечь меня заживо.

Уиз вытащил из сундука у двери комплект одежды и разложил её на стульях, стараясь не запачкать вещи коровьей кровью, капавшей со стола. Да уж, эта одежда не походила на ту, которой снабдил меня Роберт. Рубашка из синего шёлка, жилет с суконной спинкой и кожаный ремень с тиснением. Бриджи были из шерсти – но шерсти высшего качества, тонкие и мягкие. Плюс изящные чулки.

Я не знал, что и думать. Я отнюдь не чувствовал себя лордом, но эта одежда определённо была моей.

Роберт вынул из сундука небольшую шкатулку и открыл её ключом.

– Плаща у вас не было, милорд. Зато было это.

Он протянул мне мешочек для монет. Я взял его, пересадив голубку на плечо. Она взмахнула крыльями, устраиваясь поудобнее; казалось, ей тоже было интересно заглянуть в кошель. Он был из гладкой и мягкой кожи и зазвенел, когда я взял его в руки. Мешочек казался тяжёлым, хотя был заполнен только наполовину. Я открыл его.

Монеты. Их было много. И больше половины – золотые. Кроме них – серебро и совсем немного меди. Да я богат!

– Видите, милорд? – сказал Роберт. – Всё на месте.

Я копался в монетах, пропуская их сквозь пальцы, и тут заметил кое-что необычное. Взяв один золотой, я осмотрел его.

На одной стороне – замысловатая чеканка из четырёх корон, четырёх лилий и восьми букв L, расположенных в форме креста. Надпись по кругу гласила: CHRS REGN VINC IMP, что означало Christus regnat vincit imperat – «Христос царствует, побеждает и повелевает».

С другой стороны был изображён красивый молодой король с длинными вьющимися волосами и лавровым венком на голове. Здесь также имелась надпись: LVD XIIII D G FR ET NAV REX 1653. Это значило: Ludovicus XIIII Dei gratia Franciae et Navarrae rex – «Людовик XIV, милостью Божьей король Франции и Наварры».

– Это французская монета, – сказал я и порылся в кошеле. – Большинство из них.

Роберт с любопытством оглядел их.

– Может, ваш корабль плыл оттуда? Вы возвращались в Англию и попали в шторм.

Может, так, а может, наоборот. Я сразу же опознал монеты – золотые луидоры, серебряные экю, медные су. Вдобавок я без труда понимал латынь, а значит, у меня было какое-никакое образование. Но что, если…

Я попытался подумать на французском. Et tout de suite, je me suis rendu compte que je parler couramment[1].

У меня перехватило дыхание. Может, я француз? Я не чувствовал себя французом. Но, с другой стороны, я понятия не имел, как должен чувствовать француз. И, если честно, вообще ничего не чувствовал. Только… пустоту.

Я попробовал мысленно поговорить на разных языках – и с удивлением обнаружил, что знаю их несколько: испанский, немецкий, итальянский, классические варианты латыни, греческого и иврита, а также некоторое количество слов на других языках.

Роберт утверждал, что во время приступов я говорил на странных языках. Так, может, мой бред вызван не злым духом и я – это только я? Хотелось бы верить. Но очевидно, что не знание языков вызвало судороги. И мне по-прежнему было неведомо, кто я на самом деле.

Так или иначе, увидев кошель, я проникся к Роберту чувством благодарности. Я держал в руках целое состояние. Фермер и его семья не просто ухаживали за мной; они отказались от огромной суммы денег – которой хватило бы им и их детям до старости. А ведь, судя по их простому жилищу, они были не слишком богаты.

– Спасибо, – сказал я.

Роберт довольно улыбнулся.

– Ещё у вас был… Мэри, где тот… э… ремень?

Я кивнул на стул, где Уиз разложил мою одежду:

– Он здесь.

– Нет, у вас был ещё один. Мэри?

Жена просунула голову в дверь:

– Он в амбаре.

– Почему ты… – Роберт покачал головой. – Секундочку, милорд.

Он вышел из комнаты. Я услышал приглушённые голоса – Роберт и его жена обменялись не вполне мирными репликами, – а затем фермер поспешил на улицу. Я повнимательнее осмотрел одежду. Голубка спорхнула с моего плеча. Я провёл ладонями по ткани, надеясь, что почувствую… хоть что-нибудь. То, что не сумела поведать моя сломанная память…

Ничего.

Вернулся Роберт, принеся с собой уличный холод.

– Вот это было при вас, – сказал он.

И я уставился на предмет, который он держал в руках.

Это была чрезвычайно странная вещь. Не ремень, как назвал его Роберт, а скорее широкий пояс из кожи, с нашитыми на него десятками узких кармашков. Из кармашков торчали стеклянные флаконы с пробками, а в них – неимоверное разнообразие порошков, зёрен, жидкостей, трав и пилюль всех цветов радуги. Я принялся вынимать флаконы один за другим. На всех были этикетки, но, хотя кое-где чернила совсем расплылись, я с удивлением обнаружил, что опознаю содержимое – даже там, где надписи неразборчивы. В одних лежали простые вещи – сахар, соль, древесный уголь. Другие были более экзотичными. Порошок серы. Купоросное масло.