Пернатый оберег - Алексей Яковлев

Глеб предположение девушки о своем тренерстве опровергать не стал, более того, отметил, что стрельба в сочетании с бегом и преодолением препятствий — это как раз то, что надо, самое оно! И попросил разрешения проводить очаровательную спортсменку до дома, чтобы поговорить на интересующую их обоих тему не спеша. Девушка охотно приняла предложение заезжего кавалера, и по дороге к ее дому Глеб узнал много нового и о своей спутнице, и о ее подруге Дуне. Оказывается, вокруг Дуни кипели страсти покруче шекспировских. Сначала ее преследовал своей любовью, которая была ужасней ненависти, некто Додик.

— Он старый уже, этот Додик, ему уже больше двадцати, — Анюта взглянула на собеседника и запнулась, — то есть он старше ее. Противный такой, наверное, уголовник.

— Наверное или уголовник? — попробовал уточнить Глеб.

— Уголовник, противный очень. Потом его посадили, но уже отпустили. А папа у него бизнесмен… или бандит. У них особняк там, — Анюта махнула рукой, как обратил внимание Панов, в том же направлении, куда адресовал свое возмущение борец с наркотиками — иодиректор.

— А потом к ней пристал Серый. Этот точно уголовник. У него три пальца исколоты. Галка говорила, это значит — три раза сидел. Но Серый не из Разнесенска, он в Москве живет. Тоже все грозился. А Дуня дружила тогда со Стасиком, хороший мальчик из их класса… был. Он покончил жизнь самоубийством, повесился в роще за школой.

— Повесился, или повесили? — насторожился Глеб.

— Полицейский сказал: суицид.

— А что за Серый? Это кличка, или его зовут Сергей?

— Не знаю, Галка его так называла: Серый.

— А как Галкина фамилия? Где она живет?

Анюта пожала плечами:

— Мы с ней на дискотеке познакомились. Она тоже не из Разнесенска, но живет где-то поблизости, в поселке. Галка с этим Серым встречалась, даже ездила к нему в гости в Москву. Он ей кольцо подарил золотое! А потом избил, и они встречаться перестали.

Глебу таки пришлось показать Анюте свое удостоверение. Он записал в ее тетрадку номер своего мобильника и попросил при следующей встрече с Галкой узнать адрес Серого или хотя бы фамилию и место проживания самой Галки. Анюта обещала все узнать и тотчас позвонить Глебу, а на прощанье собственноручно записала в блокнот нечаянного знакомого номер своего телефона и сказала, что после скорого окончания школы она собирается поступать в Московский институт управления и они могли бы продолжить свое знакомство уже на столичной почве. Глеб из вежливости выразил уверенность, что так оно и случится, а про себя сделал вывод, что из молодых да ранняя выпускница разнесенской школы уже во всех отношениях готова вступать во взрослую жизнь.

Затем Глеб посетил указанный Анютой дом семейства Федотовых-Артюнянц и дополнил мнение физрука, что не только место учебы Дуни, но и место ее жительства не соответствует статусу родственников олигарха. Дом, где родилась и до сего дня жила Дуня, представлял собой обычное поселково-деревенское одноэтажное строение с садиком под окнами, отгороженным от улицы даже не резным палисадом, а обыкновенным штакетником. Ни родителей Дуни, ни ее самой дома не оказалось, поэтому Панов подсел к компании пенсионерок на ближайшей скамеечке и изрядно пополнил свои сведения об интересующем его семействе. И о «непотребных типах» и их то ли родителях, то ли покровителях, предоставляющих возможность упомянутым типам отравлять жизнь порядочным девушкам и вообще всему обществу, ничуть при этом не опасаясь ни полоумного закона, ни слепоглухонемых правоохранительных органов. Впрочем, жалобы и обвинения и в высказываниях посещенных Глебом педагогов, и в откровениях Анюты, и в еще более резких нападках пенсионерок звучали если не совсем безадресно, то и не очень адресно. То есть люди предпочитали критиковать явления, а не личности, не называли точно место нахождения последних, а только неопределенно махали рукой. Но, как уже отметил Глеб, все — и педагоги, и Анюта, и пенсионерки — махали руками в одну сторону. А пенсионерки еще упоминали о каком-то особняке. Поэтому Глеб уселся в свой «форд» и поехал в указанном неопределенном направлении. По дороге он не столько любовался достопримечательностями Разнесенска, сколько переживал, что не дал достойной отповеди пенсионеркам в ответ на их неполиткорректные высказывания.

Это ж надо только додуматься, чтобы законы называть полоумными! Тогда как все законы принимали и принимают в здравом уме и твердой памяти! Взять для примера хоть самый одиозный закон исторического прошлого — об отмене Юрьева дня. Неужели незнаменитый царь, окончательно закрепостивший такой отменой крестьян, действительно чокнулся, как утверждали бояре после того, как этот государь открыл свои хлебные амбары для голодающего народа? Ничуть не бывало! Просто после опричных реформаторских новаций предыдущего знаменитого царя народишка из родимой сторонушки стал разбегаться кто куда. Одни оратаи намыливались на Дон, к казакам. Другие оратаюшки вострили лапти за горы Уральские. А землю кто будет обрабатывать?! Вот незнаменитый государь и прикрепил крестьян к земле, что было вполне адекватно сложившимся обстоятельствам.

Или приведем пример из эпохи культа сталинской и послесталинских личностей. С финансами тогда в государстве было туго. Да и сил одних комсомольцев-добровольцев и прочих юных энтузиастов, ныне в преклонном возрасте брошенных на недостроенных БАМах, не хватало для строительства тысяч заводов, дорог, ГЭС, АЭС и пароходов. Ну и постановили: использовать подневольный труд узников ГУЛАГа. Жестокий был закон? Жестокий! Но не полоумный! Построенные энтузиастами и узниками заводы навыпускали столько танков, ракет и броненосных атомоходов, что пришли в трепет все окрестные народы и государства! Да, трепетали!

Но и в наши дни тоже все делается по уму… Демократической России заводы строить без надобности. И так с индустриальными гигантами, возведенными в прежние времена энтузиастами и узниками ГУЛАГа, не знают, что делать. Только перетаскивать это все на металлолом — и то зачухаешься! Впрочем, юные и не юные нынешние энтузиасты с этим делом вполне справляются, так что никакой помощи узников ГУЛАГа им не требуется. Значит, и сам ГУЛАГ нам не нужен! Пусть нынешние узники ГУИНа-ФУИНа отдыхают себе спокойно на полном государственном обеспечении в ФУИНовых пансионатах и санаториях (последние только для уголовничков-иностранцев!). Ведь теперь денег в государстве — аж ими обкушались, даже и из ушей лезет! За один только металлолом долларов, евро и юаней получаем немеряно! Потому и поделиться своими финансами нам не жалко с кем угодно. Пусть лимитрофные шавки обгавкивают и обриббентропливают Россию в Совете Европы вдоль и поперек! А мы им в ответ — по двадцать миллионов евро членских взносов в год в эту организацию! Вот какие мы богатые, гордые и щедрые! И спорят между собой разные эксперты. Одни говорят, что за время благодетельных реформ из России за бугор вывезено два триллиона долларов. Другие им возражают: не два триллиона вывезли, а целых три! Но это как вопрос о жизни на Марсе: есть ли жизнь на Марсе или нет ее — науке неизвестно. А сколько переведено российских денежек в иностранные банки, известно только компетентным органам. Но они на то и компетентные, чтобы зря языками не болтать! И законы, эти денежные гольфстримы санкционирующие, вовсе не полоумные, а глубоко продуманные! Большого ума специалисты их писали! Потому как не будь этих законодательных установлений, на какие шиши жили бы за границей беглые олигархи? Будь гол как сокол тот ВИП-беглец, которого обвиняют в смертоубийствах, в каких заграницах его бы приняли? Разве что в Земле обетованной. Да и то под большим вопросом! А с парой миллиардов в швейцарских банках для него любая земля — обетованная! Предусмотрительные законодатели помнят: в России от сумы да от тюрьмы никто не зарекается! Может, когда и самим придется отправляться вослед ВИП-беглецам. Так что финансовая подушка безопасности в забугорном банке никому не повредит! А вы говорите — «полоумный закон», продолжал мысленно спорить с пенсионерками Глеб. Кто так думает, тот сам полоумный! И правоохранительные органы вы обвиняете в слепоглухоте несправедливо! Ведь в начале благодетельных реформ ясно и на официальном уровне было сказано: нечего заглядывать в чужие карманы! Это неприлично! А обладателей туго набитых карманов опять же на официальном уровне успокоили: если какой балбес-правоохранитель спросит, откуда, мол, взял деньги, смело отвечайте: из тумбочки! И пусть этот не в меру любопытный субъект правоохраны отваливает от вас, пока цел. Ведь всему миру известно, что первоначальное накопление осуществляется известно каким неизвестным способом. Потому и с сомалийскими пиратами обращаются так бережно и нежно. Развивающиеся сомалийцы желают поскорей приобщиться к западной цивилизации — первонакапливают! Не надо им мешать в этом благом деле. По поводу же немоты, которая дополняет у правоохранителей слепоглухоту, не нами сказано: спорить с начальством — все равно что писать в его сторону против ветра. Начальству-то ничего, а сам останешься…