Мародеры. Как нацисты разграбили художественные сокровища Европы - Андерс Рюдель

Именно так нацисты могли оправдать и самый крупный в истории искусства грабеж. Так же как немецкая культура освящала амбиции нацистов, экспериментальное искусство и культура других народов воплощали для них все самое презренное: расовую неполноценность, упадничество и большевизм. Гитлер ненавидел искусство модернизма и сравнивал его с психическим заболеванием.

В Третьем рейхе искусство будет служить важным индикатором идеологических убеждений и расовой чистоты. Скажи мне, что висит у тебя на стене, и я скажу, кто ты.

Планы нацистов в области культурной политики были не просто амбициозными: эта политика занимала центральное место в их идеологии, что не совсем обычно для других политических движений XX века.

Вплоть до конца войны на разграбление, уничтожение и политизацию искусства выделялись огромные средства. С точки зрения распределения военных ресурсов культурная политика была так же иррациональна, как и преследование и уничтожение евреев. Отчасти потому, что разграбление художественных сокровищ было колесиком того же самого механизма. Разграбление еврейского имущества и стремление покончить с еврейским влиянием на немецкую культуру — это идеологический проект, который стал первым шагом на пути к уничтожению более шести миллионов человек.

Гитлер, считавший себя главным арбитром Третьего рейха в вопросах архитектуры и искусства, был не единственным, кто осуществлял культурную политику нацизма. Среди нацистской элиты многие проявляли неподдельный — пусть и ограниченный — интерес к искусству. Они видели, что после 1933 года здесь открываются огромные возможности — искусство могло помочь в карьере, дать власть, статус, деньги. Для многих нацистских функционеров искусство было способом приблизиться к фюреру. Вовремя проявив интерес к культуре или преподнеся в дар Гитлеру изысканное художественное произведение, можно было стать влиятельным человеком.

Герман Геринг, Генрих Гиммлер, Йозеф Геббельс, Мартин Борман, Альфред Розенберг и Альберт Шпеер — вот лишь немногие из высокопоставленных нацистов, активно занимавшихся вопросами культурной политики.

Искусство вошло в нацистскую политику как риторический инструмент, как образ и метафора. Зачастую между политикой и искусством проводились прямые параллели. В 1933 году Геббельс в одной из своих речей заявил:

Для нацистов главным в искусстве было совершенство человека, расы, тела. И главное, стремление к абсолютной красоте. «Искусство авангарда с его постоянно меняющейся перспективой и сознательным нарушением эстетических табу представляло угрозу основам нацистской идеологии, авангард был воплощением уродства», — рассуждают Арне Рут и Ингемар Карлсон в своей книге «Общество как театр». Эстетическое и биологическое уродство взаимосвязаны: уродливое искусство порождает уродливого человека, и наоборот. Тесная связь нацизма с искусством возникла не на пустом месте, идеи о расе и культуре, на которых нацисты строили свою культурную политику, имели глубокие корни. Эти идеи давно уже звучали в европейской культурной полемике. Но никто, кроме нацистов, не реализовывал подобные концепции столь систематично, и никогда это не имело столь масштабных последствий.

* * *

В октябре 1889 года в университетскую клинику нервных болезней в городе Йена в Центральной Германии приехал человек с густой бородой и взъерошенными волосами. Его звали Юлиус Лангбен, и в Йену он прибыл вовсе не в качестве пациента: он собирался спасти величайшего мыслителя XIX века. В январе того же года в Турине у философа Фридриха Ницше случился некий нервный припадок. Никто точно не знает, что произошло, но говорят, что однажды, гуляя по городу, Ницше увидел, как на площади Карло Альберто извозчик избивает свою лошадь. Философ бросился к лошади, обнял ее и расплакался. А после этого заболел.

Юлиус Лангбен не был ни врачом, ни психологом, а всего лишь ученым-неудачником. Он изучал историю искусств и археологию, но сколько ни пытался, так и не смог получить должность ни в одном университете — как из-за собственного сложного характера, так и из-за весьма слабых академических работ.

Лангбен был убежденным ницшеанцем и, узнав о болезни Ницше, решил, что нашел свое новое призвание. Лангбену удалось убедить мать Ницше Франциску, что он сможет вылечить философа, если та позволит ему разговаривать и гулять с ним. Несколько недель Лангбен провел в клинике, где подолгу беседовал с больным. От чего на самом деле страдал Ницше — была ли то деменция или шизофрения, — по сей день является предметом дискуссий.

Чем больше Лангбен общался с Ницше, тем более странным становилось его собственное поведение. Лангбен стал называть философа королевским отпрыском: «Он — как ребенок и как король, а потому с ним следует обращаться как с принцем, это и есть верный метод». После припадка сам Ницше считал себя инкарнацией Диониса и Христа одновременно. Вскоре Лангбен начал критиковать главного врача клиники, известного в то время швейцарского невролога и психолога Отто Бинсвангера. Антисемит Лангбен считал, что именно еврей Бинсвангер виновен в том, что в состоянии философа не происходит улучшения. Лангбен жаловался на Бинсвангера в письмах сестре Ницше Элизабет в Парагвай, куда та уехала, чтобы основать арийскую колонию Nueva Germania, и просил ее поддержки.

«Лечение» Лангбена было прервано, когда однажды в припадке ярости Ницше перевернул стол и с криками выбежал из комнаты. Лангбену пришлось покинуть клинику, однако он все же еще раз попытался оформить опекунство над Ницше и завладеть наследием философа. Попытка его провалилась, так как семья начала догадываться, что Лангбен болен не меньше, чем сам Ницше.

Но Лангбен еще дождется своего звездного часа. Он тут же увлекся новым проектом, на этот раз действительно поразившим мир. В 1890 году во всех книжных лавках Германии появилась книга анонимного автора «Рембрандт как воспитатель», которая сразу стала пользоваться успехом в интеллектуальных и артистических кругах Германии. За два последующих года эта работа, своим названием перекликавшаяся с трудом Ницще «Шопенгауэр как воспитатель», была переиздана тридцать девять раз, а спустя много лет оказала большое влияние на нацистов. Автором ее был тот самый Юлиус Лангбен, теперь уже успешный писатель. В этой книге Лангбен развивает ранние идеи своего кумира об искусстве. Ницше был приверженцем идеалов немецкого романтизма, противопоставлявшего субъективные и чувственные переживания науке, разуму и прогрессу. В работе «Рождение трагедии из духа музыки» Ницше рассуждает о том, что искусство возникает не на основе моральных или рациональных принципов, а из глубины народной души. В основу своих рассуждений он ставит греческие трагедии, которые, по его мнению, появились только благодаря греческой мифологии с ее пантеоном богов. В современном индустриальном обществе мифы утеряны, мы разучились их понимать, поэтому культура медленно умирает, а на ее место приходит материальное, эмпирическое мировосприятие. Наука может лишь объяснить оболочку нашего существования, но не его сущность. Проникнуть в суть вещей способно только искусство. В то время Ницше считал, что музыка Вагнера, например, является героическим возрождением мифа немецкого народа — и его души. Немецкая артистическая душа, считал Ницше, спасет европейскую культуру.