Восход памяти - Ядвига Симанова

И пальцы мальчика уже выводили на отражающей поверхности ровный круг. Далее по воссозданной из памяти картине по диаметру круга расположились неровные знаки (мальчик не знал – знаками были руны), а в самом центре неумелая рука начертала пятиконечную звезду вершиной вниз. Еле заметная на стекле пентаграмма с размытыми очертаниями, и в месте пересечения двух звездных линий оставался незначительный просвет. Несмотря на изъяны, знак излучал силу, пугающую, темную, слишком далекую от светлой наполненности грядущего счастливого путешествия на белом паруснике. И мальчик усомнился вновь. В ту же секунду, будто по заказу, дверь туалетной комнаты отворилась – Аким обрадовался, что появился повод отвернуться от намалеванной на зеркале пентаграммы, и уже собирался быстро, не оборачиваясь, со всех ног умчаться в класс, сбежать от темной зазеркальной силы. Как вдруг понял, что не в силах обернуться. Вошедший парень отразился в зеркале, его глаза разом остекленели, он развернулся и, ни говоря ни слова, вышел вон.

Мальчик ужаснулся! Сила, исторгающая тьму, дышала ею и в то же время засасывала в нее. Запоздалое сожаление уже ничего не меняло. Аким вновь предпринял попытку отвернуться от зеркала с пугающим знаком. Повернул голову – думал, что повернул, – и тут же на периферии зрения заметил пугающую странность: хотя он явственно чувствовал, как поворачивает голову, его отражение при этом не менялось – Аким в зеркале так и остался стоять, обреченным взглядом уставившись на знак. Мальчик ринулся к двери, но его мечущийся в панике взгляд не обнаружил ничего из собственного тела, что могло бы двигаться, и ноги, и руки, и все части тела словно растворились в воздухе, мальчик исчез. Но отражение в зеркале осталось – продолжая транслировать ту же картину неподвижно застывшего на месте мальчика, оно существовало отдельно от самого Акима, которого не было… здесь…

Мозг отказывался воспринимать не укладывающуюся ни в какие шаблоны парадигму измененной действительности, ум, подобно недвижному отражению, застыл, парализованный страхом перед необъяснимым, заняв позицию стороннего наблюдателя. Мальчик словно раздвоился, и часть его, ту, что обладала сознанием, стремительно засасывала тьма из врат зеркальной пентаграммы. Спустя считаные секунды исторгаемая воронкой тьма вобрала в себя Акима, его бесплотное сознание, в тот же миг вернув в привычную реальность его безвольное тело. Ему казалось, он утопает сам в себе и весь знакомый мир тонет вместе с ним.

Воронка закрылась, и там мальчик забыл себя, словно все время находился в черной пустоте по ту сторону зеркала и это было в порядке вещей. Ничего из своего прошлого мальчик не помнил. Он с интересом наблюдал из зазеркалья, как на светлой стороне зеркала сменяют друг друга картинки: черно-белый кафельный пол, дверь, за ней – длинный коридор. Аким знал – это школа, знал – кто-то идет по школьному коридору, тот, чьи глаза позволяют Акиму видеть, знал, что смотрит его глазами. Распахивается дверь класса – ему туда не надо, проходит мимо, не обращая внимание на выходящего из класса мальчика, тот остается позади, затем бежит. Позади слышится оклик:

– Эй, Пробел, стой!

Голос мальчика вызывает неприятные чувства, хочется сжаться, исчезнуть. Но Аким вдруг понимает: его и так нет, и это не он, а тот, другой, идет по коридору, – и мысль приносит облегчение. Резкий разворот на сто восемьдесят градусов – Аким видит того, кому принадлежит голос, – высокий крепкий парнишка, светловолосый, с выдающейся челюстью, остановился.

– Ты где ходишь? Давай назад в класс! Математичка просила тебя найти, – позвал парнишка.

Спустя мгновение Аким увидел, как лицо парнишки становится ближе, еще ближе, на нем уже различимы веснушки на переносице.

– Эй, ты чего? – В голосе парня читался испуг: зрачки расширены, глаза смотрели, не мигая.

И тут Аким слышит другой голос, громкий, заполняющий собой все пространство, и он показался ему родным.

– Сколько энергии, силы в твоем слове… – монотонно протянул голос, и Аким уловил, как ладонь с длинными пальцами опустилась на плечо парнишки, а тот замер – ни жив ни мертв. Но глаза смотрят во тьму, и тьма портит душу… Грязная душа, молодая и грязная…

Ладонь соскользнула с плеча парня, и он, моргнув, вышел из оцепенения, развернулся и направился к той двери, откуда появился минутами ранее. Остановился на полпути, обернулся, словно опомнившись.

– Придурок! – Ругательство разлетелось по стенам коридора.

– Запомни! – Поднятый вверх указательный палец возник перед взором Акима. – Сила в слове!

Звук захлопнувшейся двери – и снова безлюдный коридор с голыми стенами, дальше – лестница, ведущая наверх, череда пролетов, за ними – железная дверь. Это вход в техническое помещение, здесь темно, хоть глаз выколи. За ним железная лестница – все выше и выше, под самый потолок. Наверху другая дверь – приоткрывается, пропуская полоску света, точно с самого неба: дверь оказывается люком. И вот уже открывается вид на городские многоэтажки, деревья, стремительно роняющие разноцветную листву, зажатые в тесных дворах автомобили, мокнущие под моросящим дождем. Между проводами с карканьем проносится стая ворон. Провода… провода тянутся к зданию школы, и все, что видится, видится с ее крыши.

Чьи-то ноги подошли к краю крыши, и взгляд чужих глаз, позволявших мальчику смотреть, переместился вниз: из-под козырька школьного крыльца поочередно выныривали люди – ученики и учителя, охранник в форменной одежде, – все с поднятыми вверх головами, что-то кричали и суетились, как муравьи. Группа школьников, обмениваясь короткими репликами, наблюдала за происходящем на крыше, нацелив на Акима камеры мобильных телефонов. Позади железом скрипнул люк, ведущий на кровлю, и декорации сменились вновь.

– Парень, не дури! – сквозь шум ветра послышался голос мужчины, ступившего на крышу; мужчина был в полицейской форме. – Медленно и спокойно иди сюда!

Полицейский, разговаривая, осторожно подбирался ближе. Но вместо того, чтобы откликнуться на его призыв, странный мальчик развернулся и ступил на карниз. В поле зрения Акима снова оказались сгрудившиеся внизу школьники, неустанно фиксирующие зрелище через крохотные окошки камер мобильных устройств. Аким не чувствовал ни тени беспокойства – он был зрителем, да и только.

Полицейский в замешательстве остановился, услышав неожиданно твердый голос:

– Еще шаг – и я спрыгну!

– Не стоит этого делать, – сбивчиво затараторил полицейский, – какими бы ни были твои проблемы, их можно решить. Доверься мне! Тебе ничто не угрожает.

Аким увидел, как одна ступня скользнула по свесу крыши. И в тот же миг мелодия, знакомая, приближающая нечто забытое, издалека доносила слова: «Я хочу найти сама себя, я хочу разобраться, в чем дело…»[1], и далее что-то про душу, которая непременно должна запеть. Мелодия тронула Акима напоминанием о чем-то грустном, забытом, принадлежащем лишь ему и потому ценном. Но внезапно музыка прервалась, ее сменил женский голос. Взволнованный и призывный, он пробивался сквозь волновые помехи: