Наталья Гончарова - Вадим Старк

Семейная жизнь Надежды Платоновны и Афанасия Николаевича не сложилась. Не стерпев сумасбродств супруга и его любвеобильности, Надежда Платоновна в 1808 году покинула Полотняный Завод. Они не разводились, но остаток дней прожили врозь. Афанасий Николаевич, выделив жене содержание в 200 тысяч рублей в год, почел себя свободным от всяческих по отношению к ней обязательств. После разъезда с женой он отправился в длительное заграничное путешествие, из которого вернулся вскоре после рождения внучки Натальи.

Наталья Гончарова была в семье Николая Афанасьевича Гончарова и Натальи Ивановны, урожденной Загряжской, пятым ребенком. В записи о ее рождении, сделанной дедом Николаем Афанасьевичем, значится, что крестным отцом был Загряжский, без указания имени и отчества. Совершенно очевидно, что в этой роли выступил, как его называет отец новорожденной, «шурин Загряжский» — ее дядя Александр Иванович Загряжский, старший брат ее матери, пригласивший семейство Гончаровых в Кариан. Крестной стала мать Афанасия Николаевича, Екатерина Андреевна Новосильцева, урожденная Сенявина, в первом браке Гончарова.

Родителей Натальи Гончаровой с полным правом можно назвать москвичами. В Москве и Подмосковье прошли детство, отрочество и началась юность Натальи Ивановны Загряжской, ее красота стала обращать на себя внимание окружающих. Своеобразной данью любви к ней москвича, переводчика Александра Васильевича Иванова станет посвящение ей перевода с французского романа английского писателя Р. М. Роша «Изгнанный сын, или Вертеп разбойников». Первая его часть вышла в 1808 году, когда Наталья Ивановна уже была замужем; но тем не менее посвящение было сделано Наталье Ивановне Загряжской. Одно из двух: или автор специально использовал для посвящения девичью фамилию, под которой он знал предмет своих чувств, — или же он не ведал ничего о том, как сложилась ее судьба после того, как она была увезена в Петербург.

В Петербурге Наталья Ивановна вместе с сестрами Софьей и Екатериной была принята ко двору фрейлинами к супруге Александра I императрице Елизавете Алексеевне, урожденной Луизе Марии Августе принцессе Баденской. Наталья Ивановна, как в будущем ее дочь, блистала при дворе, прославленная за красоту и окруженная вниманием многочисленных поклонников. Неожиданно в нее влюбился фаворит императрицы кавалергард Алексей Охотников. Так она оказалась втянута в историю, которая потрясла современников, переживалась потомками. Эта история окончилась смертью одного из ее участников и свадьбой Натальи Ивановны. Вся ее дальнейшая жизнь и особенности ее характера, сыгравшие свою роль и в ее отношениях с Пушкиным, во многом были определены тем, что произошло в конце 1806-го — начале 1807 года.

Главная участница разыгравшейся драмы — императрица Елизавета Алексеевна, которую отличали преданность новому отечеству, его обычаям, православной вере, любовь к русской литературе. Деятели «дней Александровых прекрасного начала», писатели, в их числе Николай Михайлович Карамзин, составляли ее окружение.

Ни для кого в придворном мире не являлся секретом роман Александра I и Марии Антоновны Нарышкиной, урожденной княжны Четвертинской, больно задевший императрицу Елизавету Алексеевну. Тема эта целое столетие была под запретом. Только в начале XX века ее коснулся Д. С. Мережковский в своем романе «Александр I». События, невольной участницей которых станет Наталья Ивановна Гончарова, представляются следующим образом:

«Вскоре после Аустерлица появилось в иностранных газетах известие из Петербурга: „Госпожа Нарышкина победила всех своих соперниц. Государь был у нее в первый же день по возвращении из армии. Доселе связь была тайной; теперь же Нарышкина выставляет ее напоказ, и все перед ней на коленях. Эта открытая связь мучит императрицу“.

Однажды на придворном балу государыня спросила Марию Антоновну об ее здоровье.

— Не совсем хорошо, — ответила та, — я, кажется, беременна.

Обе знали от кого».

Марию Антоновну Нарышкину Пушкин впервые поминает в ранней поэме «Монах», написанной именно в 1813 году. Известна она стала только в 1928 году, будучи найдена в бумагах лицейского товарища Пушкина, князя Александра Горчакова. Он неоднократно в 1870—1880-х годах рассказывал историку Царскосельского лицея В. П. Гаевскому о том, что уговорил Пушкина уничтожить «Монаха» — стихотворение «довольно скабрезного содержания». Однако как раз в бумагах Горчакова поэма и была найдена, притом в весьма потрепанном виде, судя по которому она передавалась лицеистами из рук в руки. Позднее Горчаков вряд ли давал ее кому-либо читать, почитая «дурной поэмой», но уничтожить не решился.

В этой поэме Нарышкина поминается в монологе чёрта, соблазняющего монаха:

Мария Антоновна, которой в ту пору было 34 года, еще с 1801 года была фавориткой Александра I. Пушкину, как и всем лицейским, жившим в непосредственной близости от Екатерининского дворца, летней резиденции императора, было известно об этом многолетнем романе.

Ф. Ф. Вигель, приятель Пушкина, чьи «Записки» использовал в своем романе Мережковский, писал: «Кому в России не известно имя Марии Антоновны? Я помню, как в первый год пребывания моего в Петербурге, разиня рот, стоял я перед ее ложей и преглупым образом дивился ее красоте, до того совершенной, что она казалась неестественною, невозможною; скажу только одно: в Петербурге, тогда изобиловавшем красавицами, она была гораздо лучше всех. О взаимной любви ее с императором Александром я не позволил бы себе говорить, если бы для кого-нибудь она оставалась тайной; но эта связь не имела ничего похожего с теми, кои обыкновенно бывают у других венценосцев с подданными».

Позднее в качестве эпиграфа ко второй главе «Пиковой дамы» Пушкин использовал светский разговор Дениса Давыдова с М. А. Нарышкиной:

— II paraît que monsieur est décidément pour suivantes.

— Que voulez-vous, madame? Elies sont plus fraîches[5].

Прочитав «Пиковую даму», Давыдов 4 апреля 1834 года написал Пушкину: «Помилуй, что за дьявольская память! — Бог знает когда-то на лету я рассказал тебе ответ мой М. А. Нарышкиной насчет les suivantes, qui sont plus fraîches, а ты слово в слово поставил это эпиграфом в одном из отделений Пиковой Дамы». Этот эпизод нашел отражение и в черновиках «Романа в письмах»: «Недавно кто-то напомнил эпиграмму Давыдова какой-то спелой кокетке, которая смеялась над его демократическою склонностью к субреткам: que voulez, ma elles sont plus fraîches. — Многие принял сторону дам большого света — утверждали, что любовь питается блеском и тщеславием». В доме Нарышкиных на Фонтанке часто устраивались балы губернского дворянства, на которых присутствовала вся петербургская публика. Об одном из своих посещений великолепного нарышкинского особняка Пушкин писал жене в Полотняный Завод 18 мая 1834 года: «Вчера я был в концерте, данном для бедных в великолепной зале Нарышкиных».