Лопе де Вега - Сюзанн Варга

Если бы мы следом за ней обратили бы свои взоры к уходившей вдаль улице, мы вместе с ней могли бы увидеть перенаселенный квартал около площади Пуэрта-дель-Соль, где несколько горящих факелов отбрасывали круги света на тонкий слой свежевыпавшего снега, который топтали небольшие группы о чем-то тихо шептавшихся людей, проскальзывавших между замерзшими фонтанами по направлению к арке, образованной «Воротами Гвадалахары», и находившихся под защитой башни Луханес.

В синеватых сумерках, создававших странную атмосферу всеобщего соучастия в некоем заговоре и всеобщего восторженного ожидания чуда, можно было различить прозрачные намеки, обращенные к тем, чей разум может проникнуть в лучезарные сферы сути природы вещей, к тем, чье воображение может постичь суть истоков человека и уловить это ощущение некой дрожи, что побуждает нас попытаться выведать тайну рассвета новой жизни. Внезапно город, словно оцепеневший от холода и продрогший от резких порывов ветра, озарила ярким пламенем чудесная процессия. Освещенные светом факелов, из тени выплыли гарцевавшие на скакунах всадники, сопровождаемые целой толпой слуг, и эта шумная процессия прокладывала себе дорогу сквозь сборище любопытных зевак; кстати, кое-кто из зевак при этом осенял себя крестным знамением. Из приотворенного только что окна тоже изливался на улицу теплый желтоватый, янтарного оттенка свет, как бы бросавший вызов мраку улицы. Тишина и шум словно бы слились воедино, чтобы внезапно вместе погрузиться в неведомые глубины, где невнятно и грозно ревут и рокочут бесформенные тайны бытия и где самые рассеянные помыслы, как помыслы этой женщины, оказывают воздействие на будущее, предопределяя его… на будущее, измененное особенным, единственным и неповторимым литературным гением того, кого она носила под сердцем.

Но ее нынешнее спокойствие, однако, пришло на смену самым страшным бурям страстей, точно так, как порядок приходит на смену хаосу. Ибо ничто так не похоже на любовь, как ад, как говорила жившая в то время святая Тереса Авильская. Для людей любовь — источник всех противоречий. Не состоит ли и сама душа из совокупности ужасных ядов, получающихся в результате мгновенной концентрации всех ее сил и всех ее радостей и наслаждений? Первые порывы страсти Франсиски Фернандес дель Карпьо были освящены законом и дали ей священные права; она предпочла потерять дом и имущество, чтобы только не потерять эту любовь. Она отказалась бы даже от солнечного света ради нее! Эти созданные небесами узы предопределили ее судьбу точно так же, как возбуждали в ней приступы неистовой, бешеной темной ярости и праведного гнева, заставившие ее в начале 1562 года покинуть благородный город на берегах реки Писуэрги — Вальядолид, чтобы прибыть в Мадрид, новую столицу королевства, в город, который ее муж, Феликс де Вега Карпьо, влекомый некой навязчивой идеей, а вернее, капризом, избрал в качестве места проживания, покинув семью. Чтобы заглушить терзавшие ее сомнения и вернуть себе законные права, отнятые соперницей-узурпаторшей, Франсиска Фернандес дель Карпьо, очень походившая характером на отважных астуриек, от которых она вела свой род, отправилась в путь ради повторного завоевания беглеца, ибо изречение, гласящее, что несчастье закаляет сильных духом, совершенно справедливо.

Прибыв в город, еще не окруженный толстыми крепостными стенами, которыми позднее одарил его Филипп IV, Франсиска без труда проникла в лабиринт этих узких улочек, где на каждом углу кипели и булькали стоявшие на треножниках огромные котлы, в которых готовились разнообразные яства из бобов, чеснока и лука, привлекавшие своим запахом и дворян, и их слуг; и все эти звуки создавали в этом лабиринте свой особый ритм. Итак, Франсиска прошла по Калье Майор, еще не отличавшейся теми прекрасными пропорциями, которыми она поражает сейчас, и вскоре оказалась на площади Аррабаль, пересекла ее и остановилась, чтобы перевести дух, под портиком большого здания.

Она ступила под сень аркад, где было очень многолюдно, однако же она шла так, словно находилась посреди безлюдной пустыни, хотя ее и толкали со всех сторон, но она никого не видела и ничего не слышала, ибо среди всех голосов и городских звуков прислушивалась лишь к одному голосу — голосу мстительницы-смерти, окончательно погрузившись в приводящие в оцепенение одуряющие размышления и потерявшись в них. Усталость завершила дело и усыпила ее сознание.

Желание, сподвигнувшее Франсиску отправиться в Мадрид, было удовлетворено: она нашла Феликса де Вега Карпьо и одержала победу над своей соперницей, чье имя история даже не сохранила. Последовали примирение и покаяние. И если за чувством ревности раньше все более отчетливо проступала мысль о смерти, то теперь из прощения изливался мощный поток жизненной силы Лопе де Вега, которому предстояло стать «поэтом земным и небесным», «средоточием всех чудес», человеком, которого Сервантес впоследствии назовет «Фениксом человеческого духа и разума» из-за его бесконечной способности к возрождению и обновлению собственного гения; надо сказать, что это прозвище придется как нельзя кстати тому, кто станет счастливым плодом любви, возрожденной из пепла. Итак, для Лопе все началось в атмосфере некоего озарения, предвещавшей всеобщее ликование, в атмосфере грядущего апофеоза.

История его рождения, ставшего результатом счастливой развязки приключений, связанных с изгнанием и разнообразными волнениями, будет представлена здесь в восстановленном виде, как объект поэтического исследования, произведенного брошенным назад взором самого заинтересованного лица и совершенным под влиянием и на основе некоего послания, написанного им к одной перуанской поэтессе и опубликованного в 1621 году. Эта дама, жившая очень далеко от поэта, на другом краю земли, за морем, влюбилась в него и в его славу и получила в ответ на все свои вопросы и восторженные восклицания послание, адресованное ей, в котором она, правда, выступила не под своим именем, а под пасторальным, то есть заимствованным из пасторального романа, под именем одной из последних возлюбленных Лопе — Амарилис, но не просто Амарилис, а Амарилис Индийской (надо отметить, что в те времена в Испании Новый Свет все еще именовали Индиями, хотя, конечно, уже было известно, что Америка лежит очень далеко от той Индии, на поиски которой отправился Колумб. — Ю. Р.).