Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло - Сергей Кремлев

К счастью, Иван Грозный родился, жил, правил, и заложил в ткань русской истории тот потенциал единой и неделимой России, который помог Петру начать и провести его реформы.

А если бы Пётр не родился?

Что ж, судьба России опять повисла бы на волоске.

Но Пётр родился, жил, правил…

И после Петра на будущее России работал потенциал, созданный уже им. Хотя лишь в правление Екатерины II историческая судьба России определилась как прочно великая и могущественная.

Внимательно всмотревшись в русскую историю, начиная со времён после Ярослава Мудрого, видишь, что история России – это, во многом, история упущенных возможностей, за исключением пяти её периодов: эпох Ивана III, Ивана IV Грозного, Петра I, Ленина и Сталина… Даже век Екатерины Великой – тоже, казалось бы, бесспорная пора русской истории, упустил из возможного немало, хотя эпоха «потёмкинской» Екатерины – пора очередного российского исторического рывка.

В то же время, русская история – это история и реализованных великих возможностей, реализованных в те пять-шесть периодов, которые упомянуты выше! А, значит, история России – это великая история.

И мы это увидим.

Понять русскую историю нельзя и без осознания того, что роль и значение войн для России всегда были принципиально иными, чем для остальных великих держав, и русская история как никакая другая даёт нам много поводов для размышлений в этом направлении, потому что Российское государство по критерию «мощь-сдержанность» оказалось уникально миролюбивым на протяжении большинства важных периодов своего существования. И тому есть причины – в отличие от других великих держав, Россия на больших войнах чаще теряла, чем приобретала.

Да и приобретала она лишь тогда, когда возвращала своё же, или выходила к своим естественным рубежам. Но переходить за них Россия никогда не переходила, исключая случай третьего раздела Польши, о чём в своём месте будет сказано.

Французы говорят: «На войне, как на войне», но это – не философия защитника Отечества, это – попытка оправдать нарушение законов и норм обычной жизни в ситуации, когда пределы вседозволенности определяются грубой силой.

Французы говорят: «Труп врага веселит», и они же утверждают: «Труп врага всегда пахнет хорошо»…

У русского народа нет подобных «крылатых фраз». Для русского человека война всегда была тяжёлым испытанием, навязанным извне, и всегда же – трудом. Не знаю, но могу предполагать, что словосочетание «ратный труд» имеется лишь в русском языке! Оно и понятно… Можно ли назвать ратным трудом походы, например, Александра Македонского? Или – Ганнибала и Цезаря? Или – Наполеона? Тридцатилетнюю войну? Войну за «Испанское наследство»?..

Вряд ли…

Русские всегда предпочитали мирный труд на своей земле вооружённому захвату чужих земель. Но и ратным трудом на своей земле русским приходилось заниматься постоянно – отнюдь не по своему желанию. В том числе и поэтому русский народ, умея воевать, всегда стремился к миру.

Эта наша особая «миролюбивая» черта проявляется даже в языке. Если слово «война» в русском языке, как и во всех прочих, имеет один – грозный и однозначный, смысл, то слово «мир» в русском языке означает два хотя и внутренне родственных, взаимозависимых, но, всё же, разных понятия.

Современное правописание скрыло характерную деталь, которая в дореволюционном языке была очевидна. Слово «миръ» в словаре Даля определяется как «отсутствiе ссоры, вражды, несогласiя, войны; ладъ, согласiе, единодушiе, прiязнь, дружба, доброжелательство; тишина, покой, спокойствiе».

А слово «мiръ» (через «i»!) тот же Даль трактует как «вселенная;… наша земля, земной шаръ, свѣтъ; всѣ люди, вѣсь свѣтъ, род человѣческiй»… Слово «мiръ» означает также «община, общество крестьян».

В английском же, например, языке «мир» – это «peace», а «мiр» – это уже «world».

Вообще-то, современная русская норма, объединившая два понятия в одном написании, представляется вполне удачной. Она даже более глубока и символична по сравнению со старой нормой. Нет мира людей без мира в мире.

Вряд ли есть другой великий и могучий народ, кроме русского, который воспринимал бы и проводил в жизнь этот принцип так последовательно и «массово» с самого начала своей национальной истории.

Наконец, последнее…

Одна из целей написания этой книги – стремление побудить соотечественников (соотечественников не по странной стране «Россияния»-«Russia», а по разрушаемому, но до конца ещё не разрушенному, Советскому Союзу) задуматься над нашим прошлым для того, чтобы затем, по рекомендации Марка Блока, «понять настоящее с помощью прошлого»…

Говорят, умные люди учатся на чужих ошибках, а глупые – на собственных. Но как надо определять тех, кто не учится даже на собственных ошибках? Это – вовсе уж социальные идиоты! Неужели народы великой России окажутся именно ими – непроходимыми и неисправимыми социальными идиотами?

Зачем?

Однако народы ведь не становятся социальными идиотами сами по себе или по своему желанию. Их такими делают, и на историках лежит особая ответственность в том случае, если они не противодействуют историческому оглуплению народов.

И как же определять тех, кто этому оглуплению способствует и в нём участвует?

В ходе работы над двухтомником по русской истории, с первым томом которого читатель знакомится, я пользовался многими источниками, в число которых входило, например, и академическое издание 1997 года «Екатерина II и Потёмкин. Личная переписка 1769–1791», подготовленное к печати и прокомментированное В.С. Лопатиным. Его же перу принадлежит и помещённая там же большая статья с хорошим и точным названием: «Письма, без которых история становится мифом».

Что касается той эпохи, которой принадлежат адресаты публикуемой В.С. Лопатиным переписки, и которая стала в немалой мере результатом их личных усилий, то тут публикатор объективен и вполне убедительно опровергает устоявшиеся анти-екатерининские и анти-потёмкинские мифы.

Но что касается советской эпохи, то относительно неё публикатор переписки Екатерины II и Потёмкина сам пытается внедрить в общественное сознание ряд антисоветских и весьма злобных мифов. Он пишет: «На страницах (советских. – С.К.) книг и статей, посвящённых екатерининскому времени, неподобающе видное место заняли Емельян Пугачёв, Александр Радищев и Николай Новиков, оттеснив на задний план и саму императрицу, и её сподвижников. Лишь Суворов удостоился небывалой чести…», и т. д.

Уже это, конечно же, не так… Спору нет, ни Екатерина, ни Потёмкин советской эпохой на пьедестал не возводились, однако имена Екатерины и Потёмкина народу были известны не по изданиям «Самиздата», причём их деятельность подавалась в СССР без особых восторгов, но, в целом, объективно. Особенно это касается Потёмкина – достаточно вспомнить то, как он изображён Борисом Ливановым в фильме Михаила Ромма «Адмирал Ушаков», снятом в 1953 году.