Братишка - Владимир Поселягин

— Чай будешь?

— Буду. Если можно с печеньем. Слава о кремлевских печениях гремит по всей стране. Хотелось бы изведать. Тем более и не ел сегодня толком, утром в пять часов, как подняли, клоуны одни, лишь успел быстро позавтракать хлеба с молоком.

— А что случилось? — сделав заказ по телефону, поинтересовался хозяин кабинета. Судя по тону вопроса, его действительно заинтересовал этот момент.

— А-а-а, — только махнул я рукой. — Про моё выступление на радио думаю, вы слышали, ну или вам передали?

— Я слушал. Сначала выступления слушал. Хорошие песни, и рассказы твои… Тяжело было всё это слушать.

— Самое печальное, что всё, что я рассказал, это правда. Да ведь не только вы слушали, все меня слышали. И про золото, а я его ещё не сдал, в тайнике находиться, и про сделанные мной фото, ну и про оружие. Утром, когда нашли, где я живу, рванули ко мне три машины. Сотрудников НКВД, Политуправления и машина из добровольческого коммунистического батальона. Что странно, наверное, стечение обстоятельств, нашли они мой дом одновременно, и приехали вместе. Что дальше было, я не видел, спал, разбудили. В общем, водители таких организаций как Политуправлении и Наркомата товарища Берии, считали, что на трассе они важнее и их нужно пропустить, носы к потолку и друг другу не уступили место. В результате две разбитые машины и мне палисадник разрешили. Вот я и проснулся, от удара, сотрясения дома, и мата что стоял снаружи. Всю улицу подняли, не только моих родных. Дед с «берданкой» к бою начал готовиться. Думал бандитский штурм. Командиры коммунистического батальона не пострадали, в сторонке стояли и за всем этим с интересом наблюдали. Сами понимаете, я на нервах был. После бомбёжки только новые стёкла вставил, а тут мне опять ремонтировать, ну я оделся, схватил кол со двора и на улицу. Троим по хребту перепало, остальные шустрые, бегали быстро. Двоим из Политуправления перепало, и одному сотруднику НКВД. Но тот сам виноват, об водителя стукнулся и упал, грех такой возможность не воспользоваться было. А вот водители шустрые, за машины спрятаться успели. Потом ничего, разобрались и делом занялись. Съездили к тайнику, и я по описи передал всё оружие, и боеприпасы как обещал. Вот акт приёма.

Протянув Сталину лист квитанции, я вдруг обнаружил, что тот трясётся, зажмурившись, и внезапно понял, что тот смеётся. Не сдержавшись, тот засмеялся в полный голос. Именно в этот момент и зашёл в кабинет Поскребышев, что лично нёс поднос со стаканами с чаем и самим чайником, тут же была и розетка с печеньем. Он удивлённо посмотрел на нас, но потом снова принял невозмутимый вид и стал расставлять приборы. Отсмеявшись, Сталин, мельком посмотрев на своего личного помощника, вдруг спросил:

— Саша, а почему тебя так заинтересовал внешний вид своего тёзки?

— Дополнительно проверял, врали мне или нет, — положив квитанцию на стол, я взял стакан и осторожно попробовал. Не зря парил, крутой кипяток налили.

— Вот как, и что же тебе рассказывали о Поскребышеве?

— Да больше о вас. Говорили что вы тиран. Скручивали листки бумаги в трубочку, надевали их на пальцы своему секретарю и поджигали, с садисткой улыбкой наблюдая как тот корчится, но товарищ Поскрёбышев не издавал ни звука. Или как вы хватали его за волосы и били лицом об стол.

Сталин, и слушавший нас Поскребышев застыли в шоке. Смеха в глазах хозяина кабинета уже не было, там разгоралась лютая ярость, что даже мне было не по себе, но я невозмутимо продолжал делить печеньки. Сталину и трёх хватит, он их и так каждый день ест, остальное я честно отделил себе и, беря из небольшой кучки печенье, смаковал их с чаем. Реально вкусно, не обманули слухи.

— Кто?! — яростно спросил Сталин, вставая. — Кто посмел распускать такие грязные слухи?!

— Врачи говорят, что нервные клетки не восстанавливаются, а вы такими вспышками себе сердце посадите, а мне бы хотелось, чтобы вы подольше прожили. Сядьте, успокойтесь, чаю попейте. Тем более тому, кто распускает эти слухи, вы всё равно ничего сделать не сможете. С детства пороть надо было, воспитывая дочурку. Самое паршивое, что ведь ей некоторые несознательные личности верят. Как же, ведь дочь самого товарища Сталина.

Хозяин кабинета даже упал на стул и Поскрёбышев захлопотал вокруг него. Как-то у нас не так разговор прошёл, но всё что я спланировал, пока мы ехали в машине, выдал. Было ещё кое-что, но это чуть позже выдам. Продолжая попивать чая, я сказал:

— Не думаю, что серьёзные люди таким слухам поверят. Вы ведь, товарищ Сталин, окружаете себя неординарными личностями, личностями с большой буквы. Кто ж подобное терпеть будет. Так что на всё что говорит Светлана, люди лишь посмеиваются. Да и почему она всё это делает, избаловали вы её, вырастили дворянку столбовую. Не было внимания, не было обучения, безотцовщина, вот и выросло непонятно что. Хотя исправить пока ещё можно. Могу дать совет.

Сталин уже совсем успокоился и иронично посмотрев на меня, сделал глоток чая:

— Говори, мы с товарищем Поскрёбышевым, с интересом послушаем.

— А ей нужно показать чего она стоит, сама она этого ещё не скоро поймёт, а когда поймёт, то ещё хуже будет. Нужно отправить её к людям. Не просто к людям, а например, в госпиталь, простой санитаркой, до конца войны, чтобы видела, как советский народ добывает нашу будущую победу, что ему это стоило. Чтобы за неходячими выносила, обмывал их, в палате безнадёжных раненым книги читала. Чтобы в мединститут поступила и ночами между дежурствами читала, училась, чтобы прочувствовала всю ту тяжесть, что несут на себе другие граждане нашей великой страны. Пока она через это всё не пройдёт, человеком, советским человеком, она не станет. Избалована она у вас. В прессе это освещать не нужно, слух сам разойдётся. Раненые они люди чуткие и видят что за человек, так что пока та себя не поставит, не изменит отношение к себе и окружающим, пусть в госпитале так и работает… Хм, печенье закончилось. А ещё есть? Не то чтобы я вас объесть хотел, ну очень вкусные.

Поскрёбышев метнулся в приёмную, ну а мы начали уже нормальное общение. Тем более печенье принесли, да и чаю добавили. Сталин оказался на удивление опытным дознавателем, и как вести допрос, задавая правильные вопросы, он знал. Так что почти полчаса потратил, выяснял, откуда пошли слухи о нём с Поскрёбышевым, и как они до меня дошли. Я честно сказал, что слышал их из первых уст, а Светлану видел несколько дней назад в Александровском саду. Это не была утка, я её действительно там видел, гуляла с подружками и сопровождением, общаясь. Пусть проверяют. Я решил твёрдо слить эту заразу и делал это старательно. Будет она ещё мемуары об отце пакостливые писать, гадина. Потом уже на меня перешли. Я описал, как был ранен, потерял память и учился всему заново, как из меня попёрла эта музыка. Начал писать стихи и мелодии к ним. Как мы жили до войны, как война началась, и отца забрали на фронт. Как покинули деревню. Первая встреча с немцами, первая встреча с бандитами. Как выкручивался, чтобы сохранить семью и себя. Подробно описывал, как стрелял, для доказательств предъявляя справки выданные пограничниками. В общем, описал всё. Ну и как золото нашёл в бронетранспортёре. О ювелирке я, конечно же, не рассказывал. Ещё чего, только слитки сдам, остальное оставлю на будущее. Ну и попросил товарища Сталина, поспособствовать чтобы эти средства, с золота, пустили на постройку и оснащение завода по производству автоматов для нашей армии. Они им действительно необходимы. Описал, как ночью диверсантов брал, Сталин посмеялся, когда я рассказал, как их выгонял голых к нашим бойцам и сдавал им на руки. Не удержался и описал как у меня пистолет отобрали, тут тот нахмурился, но продолжал слушать с интересом, как мы, наконец, добрались до Москвы, как искали дом, как я торговал трофеями на рынке, потому как не хватало на продажу. Даже то, что повозку с телегой и лошадьми забрали на нужды армии, и то рассказал. Про баркас и говорить не стоит, всё равно узнает, а тут сам, честно всё выложил. Только пожаловался, что придётся самому мотор искать, а следующим летом во время летних каникул приведу его в порядок и буду с дедом работать в порту. Как буксир мой баркас вполне пойдёт. Всё помощь. Тот косился на мою морскую фуражку на голове и слегка улыбался своим мыслям.