Кармелита. Роковая любовь - Олег Кудрин

Кармелита рассмеялась, но, в отличие от отца, не издевательски, а совершенно искренне:

— Какой жених?! Сопливый пацаненок, катавший меня на лошади? Он был моим женихом в детстве! Я… я… даже не знаю, как он выглядит!

— Это неважно. Я тоже до свадьбы не знал, как твоя мать выглядит, а потом полюбил ее всем сердцем. — При воспоминании о Раде Рамир смягчился, успокоился, гнев сменился грустной усталостью. — Главное, что он твой жених. И хватит разговоров. Я просто хочу, чтобы ты встретила его, как положено.

— Но папа… — сказала Кармелита тоже уже без прежнего напора.

— Все. Прекрати. Ты останешься здесь, со мной, в нормальной цыганской одежде. А Свету мы потом вместе поздравим. Так, что стыдно не будет! Да, и вот еще что…

Баро достал из кармана браслет. Он показался девушке ужасно знакомым, но она не могла вспомнить, где и когда его видела…

— Это браслет твоей прабабушки. Мать умерла, поносить его не успела. Я хочу, чтобы он был на тебе.

Ты представляешь, что значит для меня эта вещь? Береги его, это святыня, — и надел браслет на руку Кармелиты. — Переодевайся и сиди в своей комнате…

— А…

— Выйдешь тогда, когда гости приедут.

Баро вышел из комнаты, закрыв дверь на ключ.

Кармелита скомкала юбку, хотела в сердцах бросить на пол. Потом передумала и пошла к зеркалу примерять ее, прямо поверх джинсов. И подбирать к ней бусы, заколки, браслеты…

Эх, цыганская кровь!.. Через полчаса трудно было поверить, что эта девушка может носить что-то еще, кроме цыганской одежды. Какие джинсы, какие кроссовки?! Точены туфельки, цветаста юбка, блузка, украшенья в тон. От Кармелиты нельзя было отвести глаз, как от костра. И берегись каждый, кого обожжет этот огонь!

Девушка смотрела на себя в зеркало. И такая нравилась себе все больше. Нет, отец все же в чем-то прав. Цыганка должна быть цыганкой.

Вот только — сидеть взаперти…

Кармелита гордо вскинула голову. Со словами «Извините, друзья» сбросила с кровати горку плюшевых игрушек. Сорвала покрывало, простынь, достала из пододеяльника одеяло. И начала из всего этого подручного материала мастерить веревочную лестницу.

Через десять минут все было готово. Кармелита вышла на балкон. Хорошо-то как, что ее комната не с фасадной стороны, а выходит на задний двор. Тут и на лес полюбоваться можно, и из дому сбежать при случае…

Кармелита привязала веревку к перилам балкона. Ловко спустилась по ней (вот где пригодилось почти что мальчишеское детство!) и, таясь, побежала в конюшню. Опять же зашла с тыла. У входа в конюшню послышался какой-то шум. Это, наверно, Сашка зашел, да похоже, не один. Ничего, не страшно — похозяйничают да уйдут.

Кармелита залезла в конюшню через оконце. Звездочка обрадовалась — забеспокоилась, зафырчала.

— Тс-с-с! Тихе! Звездочка, хорошая моя, тихо, подожди немного.

Но прошла минута, вторая, третья, десятая… А шум только усиливался. Да что ж там можно делать у входа?

И вдруг совершенно отчетливо послышалось:

— Помоги мне раздеться.

Голос женский. Но чей?

Груша! Жена кузнеца-жестянщика. И она к Сашке бегает!

«Ну, это надолго, — подумала Кармелита. — Ждать нечего. Они, да еще и в таком виде, мне не преграда!»

Девушка вывела Звездочку из стойла и решительно пошла к выходу.

Сашка и Груша так увлеклись друг другом, что заметили ее в самый последний момент.

— Вы чего это тут? — с самым невинным видом спросила Кармелита.

— Мы? Ничего, — невинно ответил Сашка, привычно ловко застегивая пуговицы обеими руками. — А ты чего здесь?

— Мне лошадь нужна. Покататься хочу. Да вы не волнуйтесь. Сидите, сидите. Я сама все сделаю.

Груша тем временем спряталась за Сашкину спину. Цыган почесал в затылке:

— А… А отец тебе разрешил?

— Какая разница?

— Как — какая? Без его разрешения нельзя. Он сказал.

— Это моя лошадь, папа мне ее сам подарил. И никакого разрешения мне не нужно. Ты, Сашка, просто считай, что меня не видел. И я буду считать, что не видела — ни тебя, ни Грушу, — сказала Кармелита и задними дворами вывела Звездочку в переулок. И уж там ловко вскочила на нее.

А дальше — только их и видели. И отец, и Рыч, и Сашка с Грушей…

Табор собрался в дорогу. Люцита села в «газельку». Мамы все не было. Миро тоже где-то черти носили. И тут Люцита разревелась. Она давно так не плакала. Последний раз — в детстве, когда до кости порезала ногу о разбитую бутылку. Эх, найти бы сейчас ту бутылку и резать себя, резать, резать. Может, тогда стало бы легче. Хоть чуть-чуть.

Объявилась мама, присела рядышком. Помолчала. А когда дочь немного проплакалась, спросила:

— Что случилось? Миро?

Люцита молча кивнула головой, утирая последние слезы.

— Что говорит?

— Говорит, не хочет на ней жениться.

— Милая, глупая… Так что ж ты плачешь?

— А то, что Бейбут его все равно заставит!

— Э-э. В закрытый рот муха не влетит и змея не вползет. Если упрется — не заставит. Он эту девчонку и не видел еще, а ты уже с ума сходишь. Может, она вообще уродина! Помню я ее в детстве — ничего особенного…

— А если нет?

— А хотя бы и нет, — сказала Земфира, обнимая дочку. — Какая бы она ни выросла, а красивее тебя точно не стала. Ты у меня первая красавица на всей Волге. Ты только… верь в себя, и будь посмелее. А вот и он идет! Я пойду, в задний салон пересяду. А ты поговори с ним. Будь гордой, не унижайся, но спроси по чести!

…Ехали уже минут десять, а Люцита все не могла начать разговор. Легко сказать «Будь гордой», когда сердце велит упасть, обнять эти ноги, запутаться в них, не отпуская, никуда, ни к кому…

Выехали с проселочной дороги на асфальтовую. Вдалеке показался Управск.

Люцита наконец-то решилась:

— Миро, а ты помнишь?.. — и снова замолчала.

— Помню. Помню. Я все помню! — весело ответил Миро.

— Что ж ты помнишь? Как легко ты все забыл! Конечно, богатенькая невеста, дочь барона… А как же я? Миро… — Эх, плохо сказала, плохо, по-бабьи: и не гордо, и обидно.

Миро с ходу разозлился:

— Не дави на меня, Люцита. Я тебе повода не давал. Женюсь на ком захочу, и тебя не спрошу.

— Мишто! Понятно! Так вот как все просто…

— Да нет же! Все не просто. Отец мне объяснил, как это важно для всех нас.

— Для кого — для всех? Мне это не нужно!

— Из наших… мы, наверно, последние так кочуем… по-старому. Устал отец. Да и другие тоже. А раз это нужно для табора, для всех, значит, я женюсь. Даже против своего желания! — и напоследок не удержался, обидел: — И уж тем более — против твоего!