Корунд и Саламандра - Алла Гореликова

Мне скучно, и только общество братьев развлекает меня. Ворчание брата лекаря, ехидные шуточки брата Сержа, солдатские байки брата Джона. И молчание двух других стражников, которых я пока не знаю по именам. Они молчат не потому, что я им неприятен, они по натуре молчаливы. Я улыбаюсь им, и брату лекарю, и Сержу, и Джону. Я улыбаюсь своим мыслям. Давно, неисчислимые годы назад, Юлия и Ожье любили друг друга. Мне радостно думать об этом. Еще несколько дней, и я наберусь сил. Ну, пусть епитимья… пусть! – зато потом я вернусь к дознанию. Может, я увижу их свадьбу. Я люблю их – за то, что у них сбылось. Я люблю Марго – за то, что на пороге немилого замужества она помогла сбыться чужой любви. Может, и у тебя еще все сбудется, Маргота, принцесса-невеста? Я улыбаюсь.

– Отец Предстоятель прислал меня заняться с Анже чтением хроник.

Брат библиотекарь двумя руками прижимает к груди толстенный фолиант, и дверь за ним закрывает брат Серж.

– Умеешь ты читать, Анже?

Я смущенно пожимаю плечами. Я могу прочесть вывеску над трактиром… когда-то мог. И подписи под деяниями святых, что украшают стены монастырской приемной, кое-как разобрал. Однако взять в руки хроники…

– В этом нет ничего сложного, – уверяет меня брат библиотекарь. – Нужны только усердие и привычка.

– Усердие у него найдется. – Брат Серж указывает долгим взглядом на пустой стол. – Попомните мои слова, еще унимать будем.

Я краснею.

– А привычка, Анже, придет сама, дай только время. Мы начнем с малого.

Брат библиотекарь с бережной торжественностью раскрывает древнюю книгу. Я осторожно провожу пальцами по краю страницы. Желтоватая, очень гладкая на ощупь, тонкая, но плотная.

– Это бумага?

– Бумага, – кивает брат библиотекарь. – Не такая, как привозят ханджарские купцы, – много дороже. И сейчас-то слишком дорога, а тогда… Ее делают в далекой стране за полуденным морем, дальше Хандиарской Империи… где именно, точно никто не знает – торговые секреты, лучше и не соваться расспрашивать. Древние короли Таргалы платили за нее мехом голубого песца – вес на вес. А сколько платят сейчас… по-моему, это коронная тайна.

– Равным весом на голубого песца?! – Брат Серж дерзко взвешивает в ладонях том королевских хроник, удивленно присвистывает. – Ничего себе! На эту книгу должна была пойти добыча трех, а то и четырех лет! Неужели не нашли бумаги попроще?

– Тогдашние короли сочли бы бесчестьем экономить, – поясняет брат библиотекарь. – Они были ревнивы к славе соседей, а собственную славу лелеяли бережно и куда чаще именно такими мелочами, чем истинно великими деяниями.

Я приподнимаю книгу. Тяжелая. Но добрая треть веса должна падать на переплет, толстый, из благородного розового дерева.

– Серж, разве песец так легок? – спрашиваю. – Я думал, это самый обычный мех, не из дешевых, но и не слишком редкий.

– Ну да, – подтверждает Серж. – Ровно настолько дорогой и редкий, чтобы отличать благородных дам от богатых горожанок, коим дозволены только лиса и белка. Обычный мех, ты прав, Анже. Только это – белый песец. А голубой… – Серж закатывает глаза. – Один голубой песец встречается где-то на полсотни, а то и на сотню белых. Знаешь, я всяких мехов перевидал и перещупал, все-таки десять лет без малого этим кормился, но о голубом песце только байки слыхал.

– Я видел, – пожимает плечами брат библиотекарь. – Давно, сопляком еще был. Приезжало посольство с севера, глазеть ходил. И что я вам скажу – издали, да еще для неискушенного глаза, разницы никакой. Я и не понял, пока не сказали. Так что давайте не тратить больше слов, а займемся лучше делом. Читай, Анже. Разглядишь?

Я склоняюсь над книгой. Разгляжу… расплывчато малость, но понятно. Буквы старинных хроник ничем не отличаются от знакомых мне, разве что чернила выцвели от времени. И подумать только, только вообразить – сколько лет назад писались они… бесчисленные годы, отделяющие спокойный наш мир от Смутных Времен. С потаенным трепетом веду пальцем по строчкам.

«Воистину дики соседи наши, и разумом темны и непонятны. Они разбили войско Таргалы у Волчьего Перевала. Они разграбили дочиста Прихолмье. Они кознями своими вынудили ханджарских купцов поднять цены на благородную пшеницу, на шерсть и хлопок, и на рыбу, и на масло, и на вино. А полуночное побережье стало недоступным для торговли и промысла из-за их каперов. И вот теперь, поставив Таргалу на край голода, они предлагают брачный союз залогом вечного мира!»

Я перевел дыхание и вытер пот со лба.

– Устал? – сочувственно спрашивает брат библиотекарь.

Я устал, да: глаза теперь не выдерживают долгого напряжения. Но мне не хочется признаваться в этом. Читать трудно, но хуже другое. Осилив едва четверть страницы, я с досадой и недоумением чувствую себя несведущим сопляком. Я слышал, конечно, о разгроме у Волчьего Перевала. Почти каждый менестрель начинает сказание о святом Кареле именно с этого, кровавого и странного эпизода. Но при чем здесь, скажите, Прихолмье? Какую роль в войне могла сыграть крохотная приграничная долина, жители которой промышляют охотой и сбором трав, а для пропитания держат коз и небольшие огородики? Что там, в Прихолмье, можно было разграбить?! И разве только ханджары продавали пшеницу, шерсть и рыбу? И, пусть даже так: какой купец станет взвинчивать цену настолько, что товар его не смогут купить вообще? Я, конечно, не слишком соображаю в торговых тонкостях, но ведь любым делом должен править простой здравый смысл!

– Мы можем продолжить позже, – предлагает брат библиотекарь. – Отдохни. Только знай: ты должен прочесть их все.

– Все? – тупо переспрашиваю.

– Весь этот том. Таково слово Пресветлого.

– Епитимья не слабже любой другой, – усмехается Серж.

– Анже справится, – уверенно говорит брат библиотекарь. Мне бы его уверенность!

– Я понимаю, – шепчу я. – Конечно, я должен всё это знать. Но вот странно…

– Что смущает тебя, Анже?

Запинаясь, я облекаю в слова свои сомнения:

– То, что прочел я, похоже на пересказ слухов и домыслов. Разве такими должны быть королевские хроники? Что я хочу сказать – разве эти записи можно назвать достоверными?

– Нельзя, – вздыхает брат библиотекарь. – Ты прав, Анже. И таких мест много в хрониках. Что поделать, хронисты – всего лишь люди, а людям свойственно ошибаться, и завидовать богатым соседям, и льстить сильному, и лгать из страха или злобы. Но все равно ты должен прочесть это, Анже, и понять… и, если будет на то воля Господня, отделить то зерно истины, что сокрыто грязной шелухой домыслов и слухов. И тогда мы сможем записать подлинную историю.

Я вздрагиваю. На какой-то миг я позавидовал брату библиотекарю, его наивной жажде истины, его вере в чистоту правды. Он ведь старше меня, он в отцы мне годится! Но он верит. А я… я успел уже узнать, убедиться воочию, собственной шкурой прочувствовать, сколь грязна и подла она бывает – чистая правда. Так грязна, что наглая ложь воистину может стать ложью во спасение. Так подла, что хочется поверить лжи, не отвергающей благородства. Ох, Анже, не думай ты об этом! Забудь. Ты живешь сейчас в чистоте и святости монастырского уклада, под Светом Господним, тебе повезло – так забудь! Не вспоминай мирскую грязь. Здесь, под Светом Господним, правда в самом деле чиста. И то, что откроет во тьме времен мой дар, может быть только во благо.