Реквием по солнцу - Элизабет Хэйдон

Шум внизу немного стих, и Акмед, бросив взгляд на часть города, расположенную под массивной наблюдательной башней, увидел, что все работы там прекратились. Люди, таскавшие камни, крывшие черепицей крыши, укладывавшие кирпичи и занимавшиеся сотней других дел, подняли головы и смотрели на него. Оцепенение распространялось, словно океанская волна, по мере того как его замечали все новые и новые болги, которые тут же замирали на своих местах.

Акмед резко развернулся и ушел со смотровой площадки. Идя по коридору, он чувствовал, что жизнь и движение снова вернулись в свое привычное русло.

Он подошел к выходу из туннеля и кожей почувствовал прикосновение свежего воздуха. А уже в следующее мгновение, когда Акмед остановился на каменистом уступе, вокруг него принялся резвиться прохладный ветерок огромного мира, открывшегося его взгляду, потянул за края вуали, взметнул полы плаща, принес на своих крыльях самые разные оттенки вибраций, запах солдатского костра, грохот марширующих ног в каньоне внизу.

Акмед подошел к краю уступа и заглянул вниз, где по высохшему руслу реки, когда-то пробегавшей по дну каньона, шагали солдаты — смена караула, удвоенного из-за наступления ночи. Огни факелов превращались в узкие полоски света, извивающиеся, словно растревоженные змеи: стража уверенно занимала свои посты. Когда ветер менял направление, Акмед слышал обрывки воинственных иесен.

Довольный, он перевел взгляд на небо, на котором тут и там чернели заплаты, а между ними ярко сияли светлячки звезд, время от времени начинавших мигать, когда ночной ветер пригонял тучи.

Король посмотрел вдаль, туда, где потемневший горизонт обозначал границу каньона, поворачивающего на юго-восток. Потом он снял вуаль и закрыл глаза, позволив ветру омыть его лицо и шею, коснуться оголенных вен кожи-паутины. В следующее мгновение Акмед открыл рот и вдохнул аромат ветра.

Он искал биение сердца, далекий ритм, летящий на крыльях ночи. При рождении он получил уникальный дар — способность настроить биение своего сердца на ритм сердец тех, кто родился там же, где появился на свет и он сам, на погибшем острове Серендаир, давным-давно опустившемся на дно моря. Теперь этот дар позволял Акмеду почувствовать всего несколько тысяч человек, чей возраст остался таким же, как в тот день, когда они покинули Остров, словно Время навсегда отвернулось от них и перестало существовать.

Акмед быстро нашел ритм, который искал, ровный, чуть замедленный и могучий, — он сразу узнал своего старого друга. Акмед выдохнул, этот ночной ритуал дарил ему ощущение, похожее на облегчение.

«Грунтор жив. Хорошо», — подумал он радостно.

Затем он повернулся и принялся искать на ветру биение другого сердца, более легкое, быстрое; найти его было значительно труднее, но Акмед прекрасно понимал: немного терпения, и он его почувствует. Потому что это сердце он знал, как свое собственное, и был связан с его владелицей историей, дружбой, пророчеством и клятвой.

Временем.

Он отыскал его достаточно быстро, хотя оно находилось далеко за пределами Зубов и бесконечной Кревенсфилдской равниной, за зелеными холмами Роланда, почти на берегу моря. Оно мерцало, словно тихая песня, тиканье часов или рябь на поверхности ручья.

Акмед снова выдохнул.

«Спокойной ночи, Рапсодия», — беззвучно прошептал он.

Он почувствовал присутствие Омета еще до того, как раздалось вежливое покашливание, и ждал, пока мастер подойдет к нему, продолжая смотреть вниз, в каньон.

Омет проследил за его взглядом.

— Тихая ночь, — заметил он.

— Почта прибыла? — кивнув, спросил Акмед. — Да, — Омет протянул королю кожаный мешочек, потом тряхнул головой — ветер, подхватив его волосы, швырнул их ему в глаза. Они давно отросли, и он больше не брил их, как в бытность свою учеником в мастерской по производству изразцов в Яриме. Вспомнив, что заставило его это сделать, Омет невольно вздрогнул и покачал головой. Он молча ждал, когда король просмотрит послания, прибывшие с крылатой почтой. Система, придуманная Акмедом, работала так же надежно, как восход и закат солнца.

— Из Кандерра ничего, — буркнул король, перебирая маленькие листки пергамента и задержавшись взглядом на одном из них.

Омет кивнул:

— Я слышал, что Фрэнсис Прэтт, их посол, неважно себя чувствует.

От Шейна?

— Да, — фыркнул Омет.

— В таком случае Прэтт, скорее всего, шляется по борделям и уже перепробовал половину шлюх Кандерра. Я еще в жизни не встречал человека, который ошибался бы так же часто, как Шейн. — Акмед сбросил ногой камешек в каньон, прекрасно зная, что все равно не услышит, как тот упадет и ударится о землю. — Похоже, Прэтту не удалось найти нужного нам мастера в западных провинциях.

— Похоже.

Ответ Омета прозвучал легко, но ночной ветер подхватил его и не желал выпускать, оставив его висеть в воздухе над уступом.

Король болгов задумчиво повертел в руках последнее письмо.

— Если Прэтт не найдет в Кандерре мастера, которому мы сможем доверять, возможно, такой отыщется в Сорболде. Или придется плыть в Маносс.

Омет едва слышно вздохнул.

— Можем рискнуть и поискать в Яриме. Там самые лучшие мастера.

Король болгов медленно повернулся, посмотрел юноше в глаза, и его губы тронула легкая улыбка.

— Забавно, что ты вспомнил про Ярим, — хмыкнул он, — потому что от Рапсодии пришло письмо. Она хочет встретиться там со мной, Грунтором и тобой через две недели.

Он рассмеялся, увидев удивление на лице молодого человека.

— Я с удовольствием останусь и присмотрю за нашим производством в ваше с сержантом отсутствие, — поспешно проговорил Омет, сумев справиться с собой.

— Почему-то меня это не удивляет, — бросил Акмед. — Ну ладно, можешь остаться с Руром, ремесленниками-болгами и идиотом Шейном и слушать, как он называет тебя Песочником.

— Думаю, я переживу, — вздохнув, ответил Омет. — Мне совсем не хочется возвращаться в Ярим.

— Дело твое, — кивнул Акмед. — Лично я готов на все, лишь бы не видеть Шейна.

Он снова надел вуаль, еще раз окинул взглядом горы, каньон и Проклятую Пустошь, лежащую за ним, затем повернулся и направился в сторону Котелка.

По дороге в свои апартаменты он остановился в кузнице, где круглосуточно работали древние печи Гвиллиама, восстановленные и усовершенствованные по приказу нового короля. В них производилось оружие и инструменты, доспехи и все необходимое для строительства. Три тысячи болгов трудились в каждой смене, не обращая внимания на слепящий свет и почти невыносимую жару, укрепляя мощь горы каждым ударом молота, каждым движением своих могучих рук.

Управляющий кузницами болг кивнул, приветствуя Акмеда, как делал каждую ночь, когда вместо Грунтора с инспекцией приходил король. Монарх быстро справился с обязанностями своего сержанта: убедился в том, что весь брак на месте, что кузнецы используют ровно столько железной руды в смеси, сколько требуется (в отличие от прошлого года), проверил балансировку свард, круглых метательных ножей с тремя лезвиями, которые болги экспортировали в Роланд.