Повышение по службе - Александр Громов

Кто же еще потащится в такую погоду через пешеходный мост не по стеклянному коридору, проложенному от берега до берега вроде оранжереи для теплолюбивых овощей, а снаружи, возле самых перил, где и проход-то не разрешен? Только тот, кому уже все безразлично и наплевать на весь мир.

Однако молодой человек не плевал в зябкую морщинистую воду. Он настроился дождаться проходящей под мостом баржи и ждал ее стоически, без ропота терпя непогоду. Напоследок ведь можно и потерпеть, верно?

Способы лишить себя жизни многочисленны и разнообразны. Яды – это, скорее, женское. Вешаться – мучительно, не говоря уже об отъявленно мерзком зрелище, каковое представляет собой удавленник. Топиться попросту не хотелось. С выстрелом себе в висок молодой человек в сущности готов был примириться, но отродясь не имел огнестрельного оружия и не собирался предпринимать каких бы то ни было попыток заполучить его. Дольше всего он обдумывал вариант с горячей ванной и бритвенным лезвием, однако, во-первых, этот вариант тоже казался не вполне мужским, а во-вторых, здравый смысл говорил о высокой вероятности испугаться и прекратить суицид. Оставалось падение с высоты.

Полет с крыши не устраивал: было страшно. Несколько дилетантских попыток научиться наслаждаться страхом не дали результата. Внезапно блеснула мысль: аведь падать в воду не так жутко, как на асфальт или, скажем, на чью-нибудь припаркованную возле дома машину! Пустив корни, мысль дозрела: падение в воду в принципе годится, но полной гарантии не дает. А вот упасть, желательно плашмя, на палубу проходящей под мостом порожней баржи – это совсем другое дело. Во-первых, не так страшно, поскольку сохраняется иллюзия прыжка в реку, а во-вторых, железо баржи ничуть не мягче асфальта. Хлоп – и готово.

В-третьих, никто не виноват. Это ведь не броситься нырком под мчащуюся машину, после чего из водителя всю душу вытрясут, не говоря уже о незаслуженно причиненном душевном потрясении незнакомому и скорее всего ни в чем не виновному человеку. Речники, наверное, народ простой и на нервы крепкий – обругают придурка, чего тот, понятно, уже не услышит, сдадут тело полицейскому наряду на ближайшей пристани, наряд вызовет труповозку, тем дело и кончится. Минимум проблем.

Баржа, как назло, не шла, сколько молодой человек ее ни высматривал. Мутна и неуютна, а главное, пуста была рябая жидкая поверхность. Не наблюдалось на ней ни вожделенной баржи, ни прогулочного теплоходика, ни даже какого-нибудь завалящего буксира. Вообще никаких плавсредств. Возникла было гипотеза о еще не начавшейся навигации, побултыхалась немного в голове и сгинула, чуть только из-под моста вынеслась белая чайка на распростертых неподвижных крыльях. А ведь чайки – перелетные птицы. Значит, точно весна. И непрочный лед на Москве-реке еще когда сошел…

По какой-то причине белоснежная чайка особенно расстроила молодого человека. Настроение не располагало любоваться изяществом.

–Сволочь,– сказал он с чувством, имея в виду, собственно, не только птицу, но и отсутствующую баржу, и погоду, и вообще жизнь такую. Что это за жизнь, которая не позволяет прервать ее единственно приемлемым, любовно выбранным способом? Дрянь, а не жизнь.

Он еще раз внимательно посмотрел вперед себя, но ничего интересного не высмотрел. Были там два моста – автомобильный и для метропоездов,– но баржи не наблюдалось. Тогда он обернулся, привстал на цыпочки и посмотрел назад сквозь стеклянную оранжерею. Не было ничего и там, кроме редких пешеходов, а на реке не наблюдалось ни порожней баржи, ни вообще никакой. Сошла бы баржа, груженная, скажем, углем или щебнем…

А груженная песком – не сошла бы. Ибо амортизирующие свойства.

То есть демпфирующие…

Внизу каркнуло. Из-под моста вновь вынеслась давешняя чайка, неведомо когда успевшая сделать полный круг, а может быть, вовсе не та чайка, а другая. Но теперь за чайкой, старательно работая крыльями и постепенно сокращая отрыв, гналась большая серая ворона. Того и гляди вцепится в хвост или долбанет клювом по копчику… или как он у птиц называется?.. О, вспомнил! Пигостиль.

Белоснежная красавица чуть шевельнула головой, грамотно, как опытный пилот, отслеживая заднюю полусферу. Когда расстояние между перьями ее хвоста и вороньим клювом сократилось до незаметной величины, чайка заложила резкий вираж, а одураченная ворона, проскочив по инерции мимо, возмущенно каркнула. Суетливо замолотив крыльями, она вновь тяжело и неуклюже попыталась зайти чайке в хвост. Та никуда не делась: парила в пределах досягаемости, словно приглашая серую разбойницу повторить попытку.

И серая – даром что вороны считаются умными птицами – повторила, и вновь с тем же результатом. И повторила еще раз и еще. По прямой она летала быстрее, но тот, кто конструировал летательный аппарат марки «ворона», по-видимому, мало заботился о маневренности. Чайка ни разу не дала застигнуть себя врасплох, в последний момент изящным маневром уходя от атаки и ни разу не попытавшись атаковать в ответ. Происходящее ей явно нравилось. Наверное, она поставила перед собой задачу загонять ворону до полусмерти.

«Развлекается, зараза,– неприязненно подумал молодой человек о чайке.– А серая – просто дура».

Мелькнувшая было мысль о встрече верткого «МиГ-17» стяжелым «Фантомом» над джунглями Вьетнама показалась ненужной и неуместной. Суицид – дело ответственное и серьезное, отвлекающие факторы здесь неуместны. Какие могут быть вороны с чайками и какой Вьетнам, когда настала пора осуществить последнее и самое важное решение в жизни? Сам решил, и не с бухты-барахты, не вдруг и не сдуру, а тщательно обдумав и взвесив решение, сам выбрал место и время – а тут, понимаете ли, дурацкие забавы пернатых!

Мешают. Сбивают настрой.

Взвихрился воздух, как гигантской ложкой взбаламученный, и новая порция мокрого снега ударила в лицо, убив наповал всякое легкомыслие. Вот сейчас бы и броситься плашмя с моста… Самый подходящий момент. Одна беда: проклятая баржа все не шла и не шла, ни спереди, ни сзади, а плашмя о воду – еще расшибешься ли насмерть? Уйти не солоно хлебавши, что ли?

Ага. И потом остервенело ругать себя придурком и всякими другими поносными словами, а обнаружив в себе толику радости, животной радости организма,– еще и слабаком, малодушным сукиным сыном. И вновь настраиваться… Очень надо!

Господи, как тошно… Заснули речники, что ли? Забастовка у них? Ну когда же подойдет эта чертова баржа?..

–Через пятнадцать минут с секундами,– послышался справа звучный баритон с хрипотцой.– Со стороны центра города.

Другой бы, находясь в столь издерганном состоянии души, подпрыгнул от неожиданности. Подпрыгнуть молодой человек не подпрыгнул, но вздрогнуть – вздрогнул. Нормальный рефлекс. Пока тело живо, оно во власти всякого непотребства вроде физиологии, а значит, отзывается на рефлексы. Но это временно и поправимо…

Шагах в пяти справа от себя молодой человек обнаружил мужчину лет сорока, непринужденно сидящего на перилах и свесившего ноги в сторону реки. Обоих можно было принять за собратьев по духу с той разницей, что мужчина был изжелта-смугл, горбонос, одет в черную кожаную куртку и черные же кожаные брюки, бороды не имел вовсе, а перетянутый резинкой хвост на затылке отливал не блеклой соломой, а вороненой сталью.