Звездные снайперы. Сталинград XXII века - Михаил Парфенов

«Новоприбывшими» нас окрестил профессор Левин, и он был в чем-то прав. Там, откуда он нас выдернул, мы умерли, перестали существовать. Мы сполна выплатили Родине свой долг, геройски погибнув.

Я открываю глаза и смотрю на простирающиеся внизу долины и нити рек. Нам пока сопутствует удача, и мы минуем места скоплений вражеских «крабов». Где-то сейчас идут страшные воздушные бои, и летчики сражаются с чужаками за наше небо, но в этом секторе тихо.

Серый и безликий пейзаж за окном навевает тоску. Сколько я ни летал к чужакам в тыл, все время испытывал гнетущее чувство. Наши разгромленные города не могут вызывать иных эмоций, кроме дикого желания стереть с лица земли поганую инопланетную нечисть. Люди будущего достигли совершенства в проектировании. В городах было зелено, их пересекали широкие проспекты и пешеходные улицы. Все строилось на радость человеку. Редкие, чудом оставшиеся целыми после бомбежек высотные здания поражают своей красотой, видно, что архитекторы будущего достигли небывалого умения. Я таких высоких домов прежде никогда и не видывал. Иногда, когда мы низко пролетали над очередным городом, я опасался, что сядем брюхом катера на какой-нибудь из торчащих ввысь шпилей, так высоки они.

Мы минуем небольшой полуразрушенный город, и пилот резко забирает вправо. Необходимо сделать крюк, чтобы чужаки не нашли местоположение нашей базы. Пилот у нас из людей будущего и отлично управляется с летательным аппаратом. Я пытался с ним пообщаться, но путного из этого ничего не вышло — пилот засыпал меня современными словечками и терминами так, что голова вспухла. Парень настоящий профессионал своего дела, а остальное его не интересует. Но это неважно. Главное, что пилот он отменный.

Недели две назад во время очередной вылазки за нами увязалась четверка «крабов», и стряхнуть их оказалось непросто. Мы всегда выдвигаемся на задание без прикрытия, и помощи ждать неоткуда. Остается надеяться на этого худенького паренька за штурвалом катера да на наши пушки. В тот день пилот не подкачал, оторвался от преследователей. Когда мы сели, на катере не было живого места. Весь корпус был испещрен следами попаданий, но мы дотянули, и никто не пострадал. Мы как сумасшедшие улюлюкали и обнимали нашего спасителя, а он только скромно улыбался…

— Приближаемся к дому, — сообщает Дронов.

Новость приятная. Нам предстоят сутки отдыха, а именно этого нам сейчас не хватает. Несколько дней, проведенных в тылу врага, превращают нас в параноиков, ведь каждую секунду ты в ожидании нападения и готов молниеносно отреагировать. Во время вылазок в тыл чужаков нервы у всех натянуты словно струны. Поэтому возвращение на базу всегда воспринимается как праздник. Подумать только — сутки без войны!

Мы трудимся на износ, но командование понимает, как важна наша работа. Данные, которые мы передаем, тут же уходят в аналитический центр и потом рассматриваются на уровне Советников. Поэтому к нам особое отношение, и даже в условиях тотальной войны, когда каждый боец не знает сна и отдыха, нам дают сутки передышки.

Мы летим над лесом. Сверху кажется, что это бескрайнее зеленое море, а выступающие горы напоминают торчащие из-под воды рифы. В прошлой жизни я никогда не летал, и первый свой полет совершил, оказавшись в будущем. Было немного не по себе, но я переборол страх. Представил, что если мы вдруг упадем, то смерть будет мгновенной, я даже не успею по-настоящему испугаться. А если учесть, что я уже один раз умирал, то волноваться совсем глупо.

— Ну, что? — Вонючка оглядывает наш маленький отряд. — Отоспимся на славу?

— С тобой, балабол, отоспишься, — бурчит из угла Кузя. Оказывается, он весь полет проспал, и только сейчас его разбудил громкий голос Вонючки. В войну Кузя был неплохим подрывником, часто ходил за линию фронта. Его военная специализация здесь тоже пришлась ко двору. С помощью мин-растяжек он отправил на тот свет десятки чужаков.

— Грубый ты! — фыркает Вонючка. — Тебе бы хороших манер у фрицев перенять.

— Я тебе перейму промеж ребер, — басит здоровяк Кузя, в миру Степан Иванцов. «Кузей» его прозвали за то, что до войны он был кузнецом.

— Ты сперва подковку погни, — язвит в ответ Вонючка. — Трындеть мы все мастера.

Кузя обладает недюжинной силой, имея при этом добродушный и меланхоличный характер, если его, конечно, не задевать. Его главное сожаление заключается в том, что здесь, в будущем, он никак не может найти подкову, чтобы доказать, что с легкостью ее погнет. Вонючка этим с удовольствием пользуется, подзуживая его.

— Прекратить базар! — резко обрывает их словесную дуэль Дронов, и ребята тут же благоразумно смолкают.

У Дронова непререкаемый авторитет, и не только потому, что он наш командир. Характер у него жесткий, но при этом обостренное чувство справедливости и искренняя отеческая любовь к своим бойцам. Правда, за различные провинности спуску он не дает, за что и получил прозвище «Дрын». Но называем мы его так исключительно за глаза. Советник нашей базы Дейв Броуди очень хорошо относится к Дронову и всегда прислушивается к его мнению, ибо тот практически всегда оказывается прав.

— Мы на подходе.

Катер проносится между двух скал и направляется к густо поросшей деревьями низине. Там находится укрытый от чужих глаз вход на базу. Мы пикируем вниз, и лес вдруг раздвигается, в земле открывается, словно диафрагма, огромный люк. Пилот уверенно направляет катер во тьму открывшегося отверстия.

— До-ома! — довольно восклицает Вонючка.

Едва катер проникает в длинный туннель, створки люка за ним сходятся, и мы летим вглубь земли, пока не оказываемся в просторном ангаре. В нем стоит в ожидании вылета больше сотни воздушных машин. Сколько я ни возвращаюсь сюда, никак не могу привыкнуть к этому зрелищу. У людей будущего огромный военный потенциал. Если бы нам в прошлом иметь такое вооружение, то, может, и не было бы войны в сорок первом, когда гитлеровцы вторглись на нашу территорию. Они бы поостереглись, и многие жизни были бы спасены. А сегодня такая силища не может противостоять инопланетным тварям.

Наконец, катер застывает на месте. Я оглядываю нашу группу. Лица у всех довольные, ребята расслаблены. Мы вернулись домой и к тому же в полном составе. Последнее время это бывало не часто, мы постоянно теряли боевых товарищей.

В ангаре не стихает работа. Постоянно взлетают и садятся машины, вокруг них вертятся техники. В большой, похожий на майского жука транспортный катер грузятся пехотинцы. Я приглядываюсь — в основном это «новоприбывшие», парни из нашего времени. Кое-кого из них я уже знаю. Мы выбираемся из нашего катера, обмениваемся с пехотинцами приветствиями, желаем им удачи.

Выгружаем из катера все вещи и оружие, после чего Дронов отдает распоряжение:

— Всем отдыхать, а я на доклад. Думаю, Чагин, руководству будет полезно послушать о том, что ты заметил перемену в поведении чужаков.

— Надеюсь, они разберутся, что произошло с нашими радарами.

— Я тоже.

Мы бредем к своим комнатам. Живем мы в больших помещениях, рассчитанных на пять-десять человек. Обстановка там, по мнению людей будущего, спартанская, но после передовой сорок третьего года нас все более чем устраивает. Мы живем не в вонючих, заполненных по колено тухлой водой, пропахших кровью и потом окопах, не кормим вшей в полуразрушенных прогнивших хатах. Чистота, уют, отличная кормежка — что еще надо бойцу, вернувшемуся с передовой? Вонючка заботливо поправляет одеяло на своей койке, зевает во всю пасть: