Маг - Уильям Сомерсет Моэм

Говорил он на отвратительном французском, но слова были столь высокопарны, что все рассмеялись.

— Этого я не знаю, — сказала Сюзи.

— Зато я знаю, по крайней мере, визуально, — ответил Артур.

Он потянулся к доктору Поро, сидевшему напротив. Доктор преспокойно наслаждался своим ужином и с удовольствием прислушивался к глупостям, доносившимся до него.

— Это, кажется, ваш маг?

— Оливер Хаддо! — воскликнул доктор Поро, слегка удивленный его приходом.

Великан еще торчал у дверей, и все взоры были устремлены на него. Он напустил на себя важность и несколько минут стоял, не шевелясь.

— У вас такой вид, Хаддо, будто вы позируете для картины, — просипел Уоррен.

— Он не мог бы выглядеть иначе, если бы даже захотел, — рассмеялся Клэйсон.

Оливер Хаддо медленно перевел взгляд на художника.

— Прискорбно видеть, о превосходный Уоррен, что выдержанная влага аперитива помутила ваши ясные очи.

— Вы собираетесь сказать, что я пьян, сэр?

— Говоря кратко, но выразительно — пьяны. Художник с нарочитым возмущением опустился в свое кресло, словно сраженный ударом, а Хаддо пристально взглянул на Клэйсона.

— Сколько раз я объяснял вам, о Клэйсон, что явный недостаток образования мешает вам проявить тот блеск остроумия, к которому вы стремитесь.

На мгновение Оливер Хаддо снова принял свою эффектную позу, Сюзи с улыбкой смотрела на него. Он был очень крупно сложен, футов шести ростом, но самой заметной чертой в нем была тучность. Внушительных размеров живот, большое и мясистое лицо. Своей надменностью он напоминал портрет Дель Борро кисти Веласкеса, на его лице играла та же презрительная улыбка. Он подошел и поздоровался с доктором Поро.

— Привет, брат чародей! Приветствую в вас, если не маэстро магии, то, по крайней мере, ее адепта, заслужившего мое уважение.

Сюзи сотрясал смех от его велеречия, и он повернулся к ней, сохраняя полную серьезность.

— Ваш смех, мадам, для моих ушей приятнее, чем пение райских птиц в персидском саду.

Доктор Поро поспешил познакомить его с присутствующими. Маг с важностью кивнул головой, когда ему по очереди представили Сюзи Бойд, Маргарет Донси и Артура Бардона. И протянул руку мрачному ирландскому живописцу.

— Ну, мой О'Брайн, вы, как всегда, смешиваете свой горький пот с терпкой кровью Бордо?

— Почему бы вам не заткнуться, не присесть и самому не поужинать? — буркнул тот.

— Ах, мой друг, как мне внушить вам, что грубость не идентична остроумию? Я бы не счел свою жизнь прожитой зря, если бы смог убедить вас, что рапира иронии — куда более эффективное оружие, нежели дубина дерзости.

О'Брайн покраснел от гнева, но не мог сразу найтись с ответом, и Хаддо обратился к бледному безобидному юноше, сидевшему рядом с Маргарет.

— Обманывают ли меня глаза, или это действительно Джэгсан, чье имя своей бессмысленностью так подходит его обладателю? Хотелось бы узнать, по-прежнему ли посвящаете вы ваши таланты неблагодарному искусству вместо того, чтобы с большей пользой применить их в торговле галантереей?

Несчастный молодой человек, подвергшийся такому унижению, покраснел и ничего не ответил. Тогда Хаддо повернулся к французу Мейеру, куда более достойному его сарказма.

— Извините, что я прервал вашу речь. Были ли это ваши знаменитые разглагольствования о Микеланджело или философский анализ творчества Вагнера?

— Мы как раз собирались уходить, — хмуро проворчал Мейер, поднимаясь из-за стола.

— Глубоко сожалею, что буду лишен россыпей мудрости, постоянно слетающей с ваших изысканных уст, — ответствовал Хаддо, занимая кресло мадам Мейер.

Уселся, продолжая улыбаться.

— Я увидел, что зал переполнен, и наполеоновское чутье подсказало мне, что найти местечко я смогу, лишь высмеяв кого-нибудь. Меня следует поздравить с тем, что мои насмешки, которые глупый юнец Рэгглз ошибочно принимает за остроумие, избавили нас от общества откровенно развратной личности. Это освободило у стола сразу три кресла и позволяет мне вкусить свою скромную трапезу, не расталкивая соседей локтями.

Мари положила перед ним меню. Он внимательно изучил его.

— Возьму-ка я ванильное мороженое, о прекрасная Мари, нежное крылышко цыпленка, жареную рыбу и немного превосходного горохового супа.

— Суп, жареная рыба. Один цыпленок и одно мороженое.

— Но почему вы собираетесь подавать их мне в таком порядке, а не в том, который я назвал?

Мари и две француженки, все еще остававшиеся в комнате, принялись возражать, упрекая Хаддо в экстравагантности, но тот отрицательно помахал огромной ладонью.

— И все-таки, о Мари, я начну с мороженого. Оно охладит страсть, воспламеняющую меня, когда я вижу ваши прекрасные глазки. Затем спокойно поглощу цыплячье крылышко, чтобы нейтрализовать вашу язвительную улыбку, и перейду к свежей рыбе. А дабы достойно завершить продолжительную трапезу, закушу гороховым супом.

Сумев овладеть вниманием присутствующих, он приступил к поглощению блюд именно в том порядке, который назвал. Маргарет и Артур Бардон поглядывали на него неприязненно, но Сюзи, которую не возмущали тщеславие и желание этого человека привлекать к себе всеобщий интерес, смотрела с любопытством. Хаддо был явно не стар, хотя из-за тучности казался старше своих лет. Правильные черты лица, маленькие уши, тонкий нос. И большие белые, ровные зубы. Рот тоже большой, губы влажные, толстая, как у бульдога, шея. Темные вьющиеся волосы, зачесанные со лба и с висков, придавали его чисто выбритому лицу неприятную наготу. Лысина на макушке напоминала тонзуру. Хаддо производил впечатление порочного, чувственного монаха. Маргарет, тайком посматривая на него, пока он ел, вдруг содрогнулась от внезапного отвращения. Он медленно поднял на нее глаза, и она тут же отвернулась, вспыхнув, словно ее застали за непристойным занятием. Глаза были самой поразительной компонентой облика Оливера Хаддо. Небольшие, бледно-голубоватые, они смотрели на вас так, что вам становилось не по себе. Вначале Сюзи не могла определить, в чем именно заключалась их необычность, но вскоре поняла: глаза большинства людей, когда они обращены на вас, сходятся в одну точку, но при взгляде Хаддо, естественно или нарочито, по привычке, усвоенной, чтобы производить определенный эффект, направление взгляда обоих глаз всегда оставалось параллельным. Создавалось ощущение, что он смотрит сквозь вас и видит нечто у вас за спиной. От этого становилось жутковато. Другая его особенность заключалась в том, что нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. В странном взгляде чувствовалась насмешка, на губах играла саркастическая улыбка, и собеседник не мог сообразить, как ему относиться к язвительным замечаниям Хаддо. Невозможно было сохранить уверенность в том, что, пока вы смеетесь над его выпадами против кого-то, он не обдумывает изощренную остроту на ваш счет. Это чрезвычайно раздражало.