Халява для лоха - Ирина Майорова

– Интересная идея! – похвалил Обухов зама. – Только про самое главное ты забыл.

– Про что?

– Да про капсулку с витаминами, которая, собственно, и отличает наши колготки от всех остальных.

– Эх, блин, точно! – расстроился Сергей. – Давайте вместе подумаем, как в мой сюжет эту фигню с витаминами засунуть.

– Подумайте, – согласился Обухов, – но без меня. Мне к шести к заказчику – получать «добро» на проект с «Лошариком».

– Ну а чем моя идея с гинекологом не нравится? – горячо заговорила Надя. – Там как раз на капсулке все и построено. И самый что ни на есть результативный прием использован: все было плохо, а с появлением нашего продукта сразу стало хорошо. На таком же противопоставлении вся ранняя реклама «Нескафе» ­построена: елка рухнула, пирог сгорел, настроение у всех хреновей некуда, а пару глотков сделали – и жизнь прекрасна! Сам напиток – дрянь несусветная, это я вам как потребитель молотого кофе говорю, но креативчик о нем во все пособия по рекламе как яркий и положительный пример вошел.

Грохотова бросила испытующий взгляд на Обухова – тот молча помотал головой. Надежду это сильно разозлило:

– Был бы здесь Гольдберг, засыпал бы вас своей заумью, и вы бы все тут же как болванчики закивали: правильно, идея – блеск! Кстати, я от нашего Фрейда Второго тоже кое-чего нахваталась. Вот послушайте. – Надежда вскинула глаза и заговорила низким голосом: – Страх неизлечимого заболевания и смерти – один из самых, если не самый мощный покупательский мотив. Недаром его эксплуатация в рекламе серьезно ограничена Международным кодексом рекламной политики. Наша Наденька – умница и предлагает очень недур­ственный вариант: мы потребителя, вернее, потребительниц, напугали страшным недугом, снизив тем самым критичность их сознания – раз; в подсознании у каждой женщины тут же всплыли жуткие ассоциации с имевшимися в ее реальной жизни визитами к гинекологу (а эмоциональная память, замечу, самая стойкая и навязчивая) – два. В таком состоянии у «серых клеточек» и в мыслях не будет – простите за каламбур! – пытаться что-то анализировать, включать скептицизм: дескать, не втюхивает ли нам реклама очередную фигню на постном масле? Нет, они тут же запишут информацию о волшебных колготках на жест­кий диск, и женщина, увидев их в магазине, тут же купит. Совершенно импульсивно, даже не прикидывая, сколько обычных колготок она могла бы приобрести за эту же цену.

– Положим, в лексиконе нашего Михаила Иосифовича такие обороты, как «фигня на постном масле» и «втюхивать», отсутствуют, – вздернув правую бровь, с иронией заметил Обухов. – А если по сути… Чем твоя гинекологическая версия не нравится, спрашиваешь? – Константин выдержал паузу. – Натурализма много.

– А почему бы и нет?! – снова рванула в атаку Грохотова. – Вся мировая реклама к натурализму движется! Люди раскованнее стали, их уже дамскими средствами гигиены, которые по экрану на крылышках летают, не смутишь. Шведки вон акцию протеста по поводу того, что прокладки при испытании на надежность синей водичкой пропитывают, устроили. Дескать, создатели рекламы намекают, что мы своего естества должны стыдиться! И теперь в Швеции при съемках роликов, в которых по прокладкам рукой в белой перчатке бьют, только красную или розовую жидкость используют.

– Так это, Надя, в Швеции, у нас же менталитет другой! – мягко объяснил Грохотовой Костик. – Что шведке хорошо, нашей бабе – стыдоба! Слушай, Надь, не в службу, а в дружбу: настучи, чего мы тут сегодня нарожали, на компьютере и скинь Гольдбергу. Пусть почитает, а завтра или отзвонится, или по той же электронке замечания пришлет.

– Кстати, чего там со стариком-то? – поинтересовался Алик. – Его ведь ни вчера, ни поза­вчера на работе не было.

– Да грипп подхватил. Третий день температурит. Ну, я пошел, всем привет.

Чухаев вышел из креативного отдела вслед за Обуховым. Устраивать разборки по поводу незаконного использования музычки в рекламе пива у него уже не было никакого желания – весь запал Александр Васильевич израсходовал на обсуждение японских колготок и их продвижение на отечественный рынок.

Ольга Уфимцева взяла на работе отгул. Точнее, однодневный отпуск за свой счет. Это было непозволительной расточительностью, по­скольку теперь из ее зарплаты вычтут четыреста рублей, на которые она могла бы два-три дня продержаться. Но ей нужно было во что бы то ни стало достать пятнадцать тысяч долларов, а эту задачу за пару часов по окончании трудового дня не решить. Впрочем, Ольга прекрасно понимала, что и за день не решить. И даже за месяц. А может, и за всю жизнь. За всю ее нынешнюю жизнь, поскольку в прошлой она тратила такие деньги на двухнедельное путешествие на мор­ском лайнере или спускала за пару-тройку дней в миланских или парижских бутиках.

Накануне вечером, возвращаясь с работы, Ольга поняла: она не может больше сидеть сложа руки и тешить себя надеждой, что все раскроется само собой, что какой-нибудь честный и мужественный опер или следователь прокуратуры решит вернуться к делу Стаса, докажет, что его подставили, и выпустит на свободу. Она, и только она могла помочь Стасу выбраться из холодной вонючей зоны под Соликамском. Пусть он только оттуда выйдет, а уж потом и решает: остаться с ней или…

– Только я ему сразу скажу: «Ты мне ничем не обязан и совершенно свободен. Я не хочу, чтобы ты остался со мной из жалости или благодарности».

– Это вы мне, милочка? – Сидевшая рядом сухонькая старушка приблизила к Ольге птичье личико. – Простите, я не расслышала: слух подводить стал, да еще и трамвай грохочет.

Ольга виновато улыбнулась:

– Ой, нет, извините, я не вам, это я сама с собой.

И отвернулась к окну.

– Это вы меня извините, – голос соседки прозвучал совсем рядом, – за то, что осмелюсь дать совет. Жалость и благодарность – не такие уж плохие чувства. Порой они связывают людей куда крепче, чем любовь.

Ольга повернулась к советчице и поразилась: со сморщенного личика смотрели по-девчоночьи ясные, карие, в желтую крапинку глаза. «Как молочный шоколад с орехами», – подумала Ольга.

– Я вижу, вам сейчас очень тяжело, – продолжала, в упор глядя на Ольгу своими необыкновенными глазами, старушка. – А будет еще труднее… Когда такой момент настанет, вы ко мне и придете. Вот листочек с адресом. У меня их много: я в фирме по продаже моющих средств подрабатываю, вот и обзавелась визитками. На случай, если в трамвае или очереди в сберкассу с кем разговорюсь. Покупать вам у меня вовсе не обязательно. Приходите, посидим, чайку попьем.

На следующей остановке старушка вышла, а Ольга, глядя ей вслед, машинально засунула крошечный листок с адресом в карман куртки. Сунула – и тут же забыла. Потому что мысленно составляла список тех, к кому пойдет на поклон.

Первой в этом списке была Наталья Белкина, приятельница из прошлой жизни. Когда Стаса посадили, Наталья оказалась единственной, кто пытался Ольге помочь. Белкина оплатила лечение Уфимцевой в клинике неврозов, а после выписки предложила поселиться в своем доме. Но Ольга согласилась только на то, чтобы Наталья подыскала ей работу. Устроившись по ее протекции администратором в турфирму, Уфимцева позвонила, поблагодарила за помощь – и больше о себе знать не давала.