Дефект плацебо - МК. Милтон

— Я забочусь о тебе, — выдает он.

Но я уверена, не эта фраза крутилась у него на языке.

Прикрываю глаза и делаю глоток. Горячий напиток неестественно быстро бодрит и придает сил. Впервые после смерти матери четко осознаю, что осталась в полном одиночестве. Что не могу никому верить, не имею права ни на кого рассчитывать. Не должна никому показывать слабость и вызывать жалость. Вето. Табу. Запрет.

Делаю шаг вперёд, разворачиваю за спинку белый пластиковый стул и сажусь напротив Виктора. Пальцы все еще дрожат, ледяные руки не чувствуют температуры чашки.

— Я хочу знать все о фирме, в которой работала моя мать, — ровно произношу я.

Виктор едва заметно морщится, наверняка готовит новые отговорки, выдумывает как будет лучше схитрить.

Уверена, он и не подозревал что со мной будет так сложно. Рассчитывал сделать все тихо и быстро. А сейчас понимает, что прогадал.

— Дороги назад не будет, — ходит последним козырем.

Нагнетает. Пытается запугать. Только это не он часом ранее наблюдал за тем, как смерть играет в дартс.

— Ее не стало с тех пор, как ушла моя мать, — отвечаю я.

Уходить я не намерена. Бросать все и бежать, поджав хвост — это не обо мне.

— Алина, а что если ты будешь следующей?

Виктор пытается меня запугать. Специально приехал в мой дом, место, где я чувствую себя максимально комфортно и намекает мне на то, что моя смерть не за горами?

— Возможно. А возможно, следующим будете вы, — я закипаю.

Мой характер не дает мне спокойно реагировать на подобные слова, и я готова вступить с Виктором в перепалку.

Встаю со стула, потираю шею и иду к выходу. Будет лучше, если он сейчас уйдет. Гостеприимство — не мой конек. Не люблю посторонних в доме, тем более опасных посторонних. Нам всем в детстве говорили, что открывать дверь и впускать чужих нельзя. А я впустила.

— Я хочу отдохнуть. До завтра, — замок щелкает под моими пальцами и я показываю Виктору на выход.

Он ухмыляется, но не перечит.

— Вся в мать, —  тормозит на пороге, чтобы съязвить, — закрывай дверь на все замки и будь осторожна. Я не хочу однажды увидеть твое тело в ванной, Алина.

— Вам тоже спокойной ночи.

Я хлопаю дверью сильнее, чем требовалось.

Остаюсь наедине с собой. Перед моими глазами все также стоит жуткая сцена: свист, тело и лужа крови. Что если Виктор прав, и я следующая?

Холодок проходит по моему телу. Я не хочу умирать. И пусть дрогнет рука у того, кто поднимет на меня оружие, ибо я готова перегрызть зубами его вены, ради того, чтобы выжить.

Первая часть выступления заканчивается, и зал взрывается бурными аплодисментами. Лениво поддерживаю публику, касаюсь ладонями друг друга. Не то, чтобы мне не понравилось, просто считаю, что уже в полной мере выразил свою благодарность когда купил билет. Со стороны мои овации выглядят снисходительно, впрочем, как и у многих, кто здесь находится. Я уже давно разделил публику, посещающую подобные мероприятия на три группы.

Первая - менее интересная. Так сказать, залетные туристы, которые припёрлись в красивое здание, чтобы наделать фоток и погреть свою задницу на бархатных стульях. Зачастую, их знакомство с прекрасным заканчивается антрактом и парой банальных селфи.

Вторая группа более интересная. Обычно, это люди за сорок. Бабы в нафталиновых платьях и мужики с профессорскими заточками. Вначале они внимательно изучают программку, после картинно внимают представлению. Обращаются исключительно на «вы», ведут светские беседы и усиленно корчат из себя незыблемую интеллигенцию, упуская тот момент, что на их роже отпечатан копеечный труд, позволяющий раз в полгода оплатить конский ценник культурного просвещения.

И наконец, третьи. В принципе, такие же любители показухи. Телки в брендовых платьях, в компании состоятельных спутников. Те самые спутники, откровенно скучающие, но отчаянно поддерживающие имидж. Обычно меня окружает именно эта каста, потому что я предпочитаю приобретать лучшие места.

Дожидаюсь пока толпа рассосётся, и выхожу из зала. Поднимаюсь на второй этаж и захожу в буфет. Чувствую голод, но ни одна из позиций в меню не вызывает интереса. Чужой взгляд вспарывает кожу. Улавливаю его на уровне инстинкта. Когда ты способен предугадать момент чужой смерти, подобные умения — пустяки. Не даю реакции сразу, оставляю возможность одуматься. Заказываю коньяк, отказываюсь от предложенного бутерброда с икрой.

Выпивка здесь дерьмовая, но выбирать не приходится. Осушаю крашеный спирт одним глотком и встречаюсь с ней глазами. Совсем не смущается, даже не пытается сделать вид. Наоборот, растягивает губы в порочной улыбке. Осознаю природу своего голода. Скольжу взглядом по открытым плечам, по изгибам под черным платьем. Оцениваю как стейк, который собираюсь отжарить и сожрать. Утолить потребность. Справить нужду. Сойдет. Наивно полагать, что фартанет отхватить первый сорт.

Они везде одинаковые. И на обочине у дороги, и в фойе культурного места. Даже в блядской библиотеке нет никаких святош. Да и нужны ли?

Она разворачивается и направляется к выходу. Покачивает бедрами, демонстрирует варианты где я решу оказаться. Наверняка пришла сюда не одна, и не хочет терять времени.

Направляюсь следом. Прохожу вдоль коридора мимо одухотворенных лиц, мимо лепнины, картин, культурного наследия, а у самого стоит колом.

Толкаю дверь в туалет. Захожу в одну из кабинок, оставляю ее приоткрытой. Время тянется слишком долго. Сжимаю зубами сигарету. Чиркаю зажигалкой. Вдыхаю дым. Она появляется в аккурат между третьей и второй затяжкой. Под противный звонок, означающий что антракт закончен. Тянула интригу, хотела поиграть. Только не учла что я играть не настроен. Маленькая кабинка заполняется едким дымом. Свободной рукой вырываю аккуратно заправленную рубашку из пояса брюк, ослабляю ремень.

Терпеть не могу непонятливых, но сегодня мне везет. Мой ужин опускается на колени, стаскивает брюки, освобождает член.

Упираюсь спиной в тонкую стену. Прикрываю глаза, когда она заглатывает полностью. Чистый кайф. Издали доносятся первые аккорды. Музыка набирает мощность, инструменты сливаются воедино. Делаю затяжку и выпускаю дым в потолок. Ее глотка работает как поршень. Исправно. Не барахлит. Даже контролировать не нужно. Выкидываю окурок в унитаз, кладу ладошку на затылок, скорее по привычке. Стыда не испытываю. Ни перед музыкантами, ни перед почившими композиторами. Половина из них вообще в зад долбилась, и возможно продолжает этим заниматься в аду.

Беру инициативу в свои руки. Устанавливаю подходящий ритм. Засаживаю на всю длину. Девчонка начинает стонать, заводится от моих действий. Ловко укрощает мой аппетит. Не сдерживаю рык, достигая разрядки. Смотрю на раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза, на острый язычок, который слизывает все подчистую.