Что пропало - Кэтрин О'Флинн

— Это тебе подарок.

— От кого?

— От меня. От кого, ты думала?

— За что?

— Я тебе обещал что-нибудь купить, когда закончим леденцовый проект.

Кейт улыбнулась. Она, конечно, помнила это обещание, но считала, что нельзя показывать вида, будто ждала подарка. Она развернула пакет — внутри была книга «Как быть детективом». Кейт опять улыбнулась. Ей понравилась книжка с виду.

— Я подумал, некоторые преступления мы можем раскрыть вместе. Я буду Сэм Спейд, а ты его помощник… как его… Майлз Арчер.

— Его убивают в начале фильма.

— Ну… Да, правильно, но у него не было этой книги — она тебя вразумит. Можем для начала выяснить, кто крадет наш йогурт, который молочник якобы оставляет нам по пятницам.

Но Кейт, широко раскрыв глаза, листала книжку в изумлении перед открывшимися возможностями.

— Пап, мы можем сделать больше. Мы можем ловить настоящих преступников — грабителей банков, похитителей детей… Смотри, тут сказано, как маскироваться, чтобы ближе подойти к подозреваемым… Смотри «турист», прекрасно — никто не догадается, что на самом деле ты фотографируешь преступников.

— По-моему, турист здесь будет бросаться в глаза. Это же Бирмингем.

— Или мойщик окон… Папа, это замечательная книга. Мы будем бороться с преступностью в городе.

Но получилось иначе. Однажды утром, несколько месяцев спустя, Кейт проснулась в комнате, залитой солнечным светом. Просыпалась она всегда с трудом и обрадовалась, что наконец-то сможет удивить папу, когда он принесет ей утренний чай и увидит, что она уже сидит и как ни в чем не бывало читает. Она полежала в постели, дожидаясь, когда он завозится на кухне; радио передавало кантри, но больше ничего не было слышно. Она прочла в «Как быть детективом» о проверке алиби и в конце концов, недовольная тем, что сюрприз не удался, пошла на кухню. Холодильник был открыт, и внутри она увидела папин прогулочный башмак, стоящий на маргарине. Она позвала отца, но он не откликнулся. Потом в раковине увидела кипу документов, наполовину сожженных и брошенных в воду. Там был его автобусный пропуск, старые заметки, рекламные листки и статья о статистических методах. Проходя через кухню в гостиную, она замечала все больше и больше беспорядка, мелочей, лежащих не на месте. Это была странная игра.

Отца она нашла на полу в спальне. Она открыла дверь; отец как будто звал ее настойчиво, но когда она подбежала и опустилась перед ним на колени, он ее будто не увидел, а раз за разом повторял одно непонятное слово и все ловил рукой в воздухе невидимую помеху. Она заплакала, затрясла его: «Папа, проснись, проснись», — но понимала, что он не спит. Он не был похож на папу, которого она знала. Лицо у него было сердитое, он смотрел сквозь нее и, казалось, даже хотел ее отшвырнуть. Она понимала, что должна кому-то позвонить, но не представляла себе, как снимет трубку. Как будет говорить о нем, словно его нет рядом.

В конце концов приехала «сирена» и приехала бабушка. Папу как будто особенно взволновал галстук водителя санитарной машины — он все пытался схватить его и выкрикивал какое-то новое слово, похожее на «Гарри». Это было последнее, что она услышала от отца. Он умер в больнице через четыре часа. Бабушка сказала ей, что у него был удар. Кейт ничего не поняла. Никто его не бил, и он никогда ее не бил. Он гладил ее по голове, когда она не могла уснуть. Она сидела в коридоре больницы, смотрела на дверь, куда его увезли, и ждала, когда ощутит это успокоительное поглаживание.

С этого дня жизнь переменилась. К ней переехала бабушка. Вдова, чья единственная дочь восемь лет назад бросила Фрэнка и Кейт ради новой жизни в Австралии, бабушка Айви все эти годы поддерживала отношения с Фрэнком, присылала открытки, иногда приезжала в гости, но она и Кейт были практически чужими.

Айви явилась к Кейт и сказала:

— Я не отдам тебя в приют. Чтобы этого не случилось, я переезжаю к тебе. Я буду кормить тебя и буду с тобой жить. Мне уже все равно, где жить. Мне жаль твоего папу — очень жаль. Ты не виновата, что он был такой старый, но мамой тебе я быть не смогу. У меня это плохо получается. Один раз я попробовала, и смотри, чем кончилось. Твоя мать — глупая женщина. Мне тяжело это говорить, но это правда. Вышла замуж за человека вдвое старше ее, а потом сбежала и бросила тебя, и теперь я собираю осколки… снова. Я знаю, ты умная девочка, знаю, ты добрая девочка, и уверена — мы с тобой прекрасно уживемся. Только ты должна знать, что я люблю смотреть викторины по телевизору и играть в бинго.

Кейт кивнула, пожав про себя плечами в ответ на такую информацию.

Вечера стали долгими и пустыми и ночи — хуже. Она страшилась выходных. Она научилась не думать о Фрэнке в ту последнюю ночь — кровь ударила ему в мозг, сбитый с толку, один, он молча переворошил все в доме. Она поняла, что думать об этом так больно, что даже опасно для нее.

Она нашла в буфете старого плюшевого шимпанзе и основала детективное агентство «Сокол». Она заняла голову списками, наблюдениями, отчетами, заданиями. Она усердно училась в школе, держалась скромно, сидела в соседнем магазинчике с Адрианом, бродила по комнатам большого дома.

Кейт перевалила через вершину искусственного холма. Небо позади нее было пурпурным, и сильный ветер трепал уродливые, хилые деревья, гнул и тряс ветви. Из-под кустов вымело мусор, и он вихрями кружился в дверных проемах. Шла гроза, и Кейт ощущала, как потрескивает воздух от электричества. Ветер подталкивал ее в спину, и она бежала, бежала вниз по склону. Пробегая по битому стеклу автобусной остановки, по обсаженным кустами буграм территории, по безлюдному квадратному двору, она чувствовала себя неуязвимой. Во дворе на веревках трепалось белье, а Кейт бежала сквозь него очертя голову, налетала лицом на простыни и вдыхала цветочный запах стирального порошка. Она смеялась и бежала мимо школы, мимо убогой, из кубиков построенной методистской церкви, бежала вприпрыжку, не владея собой, надеясь, что ее унесет ветер. Когда первые толстые капли дождя зашлепали по мостовой, она бежала уже по своей улице. Она хотела успеть к своему окну до того, как молнии хлестнут над проводами.

Пятнадцатью минутами позже она уныло смотрела из окна на промокшие улицы.

Небо из фиолетового стало серым, и наэлектризованное ожидание грозы быстро сменилось тусклой реальностью дождливого дня. Она смотрела на капли, стекающие по стеклу и смазывающие пустую картину за ним, и ощущала уже привычную тошноту. До темноты еще долгие часы, и она будет сидеть тут, прожигая окно глазами.

Детей, живших по соседству, она не знала. И не очень-то хотела знать: все они учились в школе на Читем-стрит и выглядели дефективными или драчунами. Ей хватало ее бюро с Мики и папками. Но иногда летними вечерами она наблюдала за играми тридцати-сорока детей. Игры она уже знала, потому что наблюдала давно. В некоторые она сама играла в школе, например в «британского бульдога» или лапту, но интересовала ее та, которую они называли «Тюремщик» — какие-то странные прятки по всей территории, без видимых границ, где надо было пинать консервные банки и освобождать заключенных. Однажды она не могла оторваться от окна, наблюдая за тем, как целый отряд прочесывает всю территорию в поисках последнего спрятавшегося мальчика. Он продержался два часа, и все это время Кейт ясно видела его на крыше одного из прилегающих друг к другу домов. Темнело, искавшие выкрикивали его имя все нетерпеливее, а он, улучив момент, прыгнул на крышу лестничного колодца, оттуда — невероятно — на молодое деревце, которое согнулось под его тяжестью и опустило его на землю как раз рядом с жестянкой. Он пнул ее и освободил заключенных. Кейт присоединилась к радостным воплям и смеху. Даже надела пальто, чтобы бежать к ним, но в дверях оробела.