Потерянная принцесса - Алина Немирова

– Эти не станут брать в плен тех, кто пролил кровь стольких их воинов, – резко ответил Мархог, которому в собрании орденских братьев голос подавать тоже не следовало, но сейчас даже хорошо, что гостю возразил гость. – И говорить тут не о чем.

– Я бы тоже не стал, – отчеканил Бруно. И это оказались единственные его слова за все время совета.

Солнце опускалось над раздвоенной вершиной дальнего холма, крася распадок багряной жижей. Еще долго до времени, когда вокруг зашевелятся сумеречные тени.

– Воистину сказано: «Уже и секира при корне дерев лежит…» [5] – усмехнулся отец Петар, глядя при этом на бретонца. – Не бойтесь, дети мои. И ты не поддавайся страху, герр Жансель. (Бретонский рыцарь поежился.) На земле, где нам надлежит пасть, я начертил крест, – он указал в ту сторону, откуда шел, прежде чем поравняться с Лютгером. – Значит, вся земля вокруг, насколько хватит глаз, – святая. Это если кто в слепоте своей забыл, что и так-то вокруг – Святая земля.

– Благословим Господа! – хором произнесли все.

– Благодарение Ему! – священник размашисто осенил их крестным знамением. – И давайте завершим на этом, дети мои, если начальник, поставленный над нами, не возражает. (Лютгер качнул головой.) Ибо моя паства сейчас в тревожном ожидании: успею ли я отпустить грехи всем им.

Смиренно дождавшись, когда «начальник, поставленный над нами» кивнет, подтверждая, что совет завершен, отец Петар ловко вскочил в седло, только доспехи прозвенели. Они на священнике были ничуть не легче, чем на любом из братьев-рыцарей.

* * *

– А свое завещание, брат, ты, наверно, ему передал? – вполголоса осведомился Лютгер, когда они возвращались к отряду. И кивнул на святого отца, едущего чуть впереди.

– Я… – Мархог замялся. – Мессер Жансель передал, я, вслед ему, тоже хотел, но…

– Ничего, – Лютгер улыбнулся. – У отца Петара вправду много дел сейчас, и дела его важнее наших. Так где оно?

– Вот, – британец стукнул себя по груди. – Рядом с крестом, в ладанке. Четырежды сложенное. Когда демоны с моего тела кольчугу снимут – пусть сами решают, как с ним поступить. И спасибо, что назвал меня братом… брат…

Тут он смутился и умолк. Пока говорил – бел был как полотно: видать, близость райских врат его воодушевляла куда меньше, чем юного Рика; а теперь вдруг покраснел, сделавшись лицом чуть ли не под цвет своих волос, темно-медных. Тоже совсем молод он еще, этот британский рыцарь. И если называть его братом, то…

Лютгер скрипнул зубами. Послал коня вперед, опережая Мархога.

– И вовсе не так у меня много дел сейчас, сын мой, – негромко произнес священник, продолжая глядеть строго перед собой. – Паства моя, конечно, думает, что ее простые грехи отпустить страх как тяжело, потому без личной исповеди не обойтись. Но на самом-то деле их души мне ведомы. А общая исповедь совсем мало времени потребует. Да и паствы уже мало осталось…

Мрачнеть при этих словах отец Петар не стал, краснеть или бледнеть тем более. Лицом он владел так, как подобает воину Христову.

– Так и я бы мог сказать, отче, что в тревожном ли ожидании наши люди или безмятежны, но нас они дождутся и свой долг выполнят неукоснительно, – в тон ему ответил рыцарь, тоже углом рта, головы не поворачивая. – Однако и вправду пора было совет заканчивать. Пока тартары к нам не явились свое суждение вынести.

– Воистину, сын мой. Кстати, не распорядишься ли насчет помощника? Рюдигер меня, сам видишь, обогнал, как только ему не стыдно… – Священник перекрестился.

– Отче! До помощников ли сейчас, в самом деле? Да и случая воспользоваться им не будет…

– До помощников, – взгляд отца Петара построжел. – Ныне и присно. Что же касается случая – то на все Господня воля!

– Да свершится воля Его. Тогда…

Они были уже совсем близко к «пастве». Матиас, в отсутствие всех рыцарей остававшийся за старшего, тронул каблуками коня и выехал навстречу, как видно, готовясь отрапортовать, что все тверды духом и готовы выполнить приказ.

– Тогда… – вдруг решился Лютгер, – да будет вам в помощь мой сержант, отче!

Он сказал это громко, чтобы Матиас услышал. И отвернулся, не желая увидеть его взгляд.

Ничего. Так и до`лжно. В предстоящем бою Матиасу лучше не быть рядом с ним. Тот наверняка станет думать о защите и подмоге своему рыцарю больше, чем о самом сражении, иначе невозможно… а сегодня это не ко времени. Ибо в месте смерти – сражайся.

– Господу известно, чего стоила тебе эта жертва, сын мой… – священник посмотрел на рыцаря просто и строго. И перевел взгляд на сержанта. – Сойди с коня, сын мой. Тебя я исповедую лично.

И сам тоже спешился.

Исповедь оказалась быстрой. Лютгер едва успел выстроить поредевшие копья в том порядке, как они прямо сейчас в бой пойдут, когда отец Петар появился перед строем – уже верхом, в кольчужном капюшоне, но все еще без шлема. Воздел руку двуперстно:

– Passio Domini nostri Jesu Christi, merita Beatae Mariae Virginis …[6]

Орденские братья, уже безгрешные, стояли рядом со своими людьми, склонив головы и держа тяжелые шлемы перед собой.

– Et omnium sanctorum, quidquid boni feceris…

Сержант Матиас, тоже безгрешный, верхом следовал за священником вдоль рядов. Искал ли он взглядом своего рыцаря, было не понять.

– Amen! – завершил отец Петар. И нахлобучил шлем на голову. Матиас сперва помог ему застегнуть пряжку, затем сам шлемом покрылся. У них у обоих были шлемы глухие, без забрал, с узкими прорезями в наличниках.

Лютгер свой подшлемный ремень застегнул собственноручно. Ему потянулись было помочь сразу двое полубратьев, но он отстранил их.

У него-то шлем был снабжен забралом, однако поднимать его было не время, так что мир Лютгера тоже сразу сузился до просвета глазной прорези.