Алмазная авантюра - Питер Мейл

Она вернулась в кафе, заказала кофе, позвонила Оливье и попросила приехать за ней. Когда тот появился, слегка растрепанный и улыбающийся, Элена лишь мельком взглянула на него и похлопала себя пальцем по шее:

– Твоя тетушка, она что-то оставила у тебя на шее. Похоже на губную помаду.

Раздраженная, уставшая, мечтающая о душе после обратной поездки до Марселя, Элена открыла дверь гостевых апартаментов дворца Фаро – и в тот же миг все ее дневные огорчения улетучились. В ее постели лежал мужчина. Голова его была накрыта подушкой, длинная рука свешивалась с края кровати. Подойдя ближе, она подняла подушку, увидела загорелое небритое лицо Сэма и поцеловала его в нос. Один глаз открылся. Улыбнувшись, Сэм похлопал по постели рядом с собой:

– Не хочешь присоединиться?

– Сэм, не могу поверить, что забыла тебе рас сказать! – Чуть раскрасневшись и уже опаздывая, они собирались спуститься, чтобы присоединиться за ужином к Ребулю, когда Элена остановилась на верхней площадке лестницы. – Дом! Хозяева наконец согласились его продать, и это благодаря Франсису.

Сэм подхватил ее, закружил и поцеловал, прежде чем опустить на пол.

– Это чудесно. И как же ему удалось?

– Кажется, он подпоил notaire и сказал ему, что мы уже рассматриваем другие варианты. На днях владелица приезжает из Парижа, чтобы подписать все бумаги. Разве не здорово?

– Еще как здорово. И знаешь что? Ты теперь станешь châtelaine[9].

– А мне понравится?

– Конечно понравится. Это означает, что ты будешь хозяйкой дома. Я напечатаю это на футболках.

Ребуль дожидался их на террасе, держа наготове штопор и ведерко со льдом. Он поднял голову и улыбнулся, увидев их сияющие лица.

– Я так понимаю, ты сообщила Сэму хорошие новости. – Он подошел и расцеловал Сэма в обе щеки. – Значит, станете моими соседями. Поздравляю, мне кажется, вы оба будете очень счастливы в этом доме.

Элена с Сэмом провозгласили тост за Ребуля, потом все они провозглашали тосты за дом, за жизнь в Провансе и за радости дружбы, пока Ребуль не предложил финальный тост за последнюю в сезоне спаржу, которая была назначена основным блюдом легкого ужина.

– А к спарже, – сказал Ребуль, – мы получим одно из фирменных блюд Альфонса – sauce mousseline[10], непревзойденный ко роль всего майонезного семейства. Если вы хорошо попросите, Альфонс, возможно, поделится с вами рецептом.

Альфонс был шеф-поваром во дворце Фа ро много лет, и за все это время Ребуль, по его собственным словам, ни разу не видел его без фартука. Круглый и жизнерадостный, Альфонс питал страсть к приготовлению сезонной еды. Ничего удивительного, что он с энтузиазмом поддерживал движение за развитие сельского хозяйства во Франции, надеясь, что однажды появится закон, который обяжет все рестораны ставить в меню не только продукты глубокой заморозки, требующие всего лишь подогрева перед подачей. «Вот тогда-то, – любил повторять он, – станет ясно, кто тут шеф, а кто истопник-любитель».

Пока они рассаживались за столом, Альфонс буквально нависал над ними – если при такой фигуре можно нависать.

– Альфонс, – сказал Ребуль, – что же это такое? Ты говорил, будет только спаржа, а стол накрыт для настоящего пиршества.

– Но, месье Ребуль, не спаржей единой жив человек. – Альфонс сиял, похлопывая себя по животу. – Поэтому после спаржи будет рыба, daurade, выловленная сегодня утром, с зеленым горошком и вашим любимым молодым картофелем, ну и, конечно, сыр. А на десерт я приготовил panna cotta…[11]– последовала короткая пауза, и Альфонс поцеловал кончики пальцев, – покрытую сверху жидкой карамелью и слегка подсоленную, bien sûr[12].

Альфонс хлопнул в ладоши, и его молодой помощник Морис вышел, неся спаржу и sauce mousseline, который многообещающе подрагивал в глубокой белой миске. Он был такой густой, что серебряная сервировочная ложка, которую воткнул в него Альфонс, осталась стоять торчком.

– Видите? – сказал он. – Так проверяется настоящий прованский mousseline. – С тщанием хирурга, проводящего тончайшую операцию, он разложил по тарелкам спаржу с соусом, пожелал всем bon appétit[13]и умчался обратно в кухню.

Отдав должное сливочному совершенству соуса, Ребуль нарушил молчание:

– А теперь мне хотелось бы услышать, чем вы занимались. Сэм, как там на Ямайке? Никогда не бывал.

– Прекрасно.

Рассказа Сэма о поездке, прерванного лишь новой порцией спаржи, хватило до появления второго блюда, после чего настала очередь Элены.

– Что ж, – произнесла она, – не хочу портить чудесный вечер, поэтому опущу подробности моего совершенно бесполезного визита к жертвам ограбления в Ницце. Достаточно сказать, что это было невесело. Жена в слезах, а муж прямо ходячий геморрой, и я убила полдня, не найдя ровным счетом ничего. – Она пожала плечами. – Так что, подозреваю, Ноксу придется заплатить.

Ребуль нахмурился:

– Никаких улик? Никаких повреждений? Никаких признаков взлома?

Элена покачала головой:

– Ничего. Мне дали копию полицейского отчета, но моего французского не хватает, чтобы прочесть.

– Может, мне попросить взглянуть Эрве?

Эрве, ставший другом Ребуля после того, как у них обнаружилась общая слабость к хорошим винам и марсельской футбольной команде, был ключевой фигурой в городской полиции.

– Думаешь, он его еще не видел?

Ребуль рассмеялся:

– Моя дорогая Элена! Ты-то должна помнить, что Марсель и Ницца, они как две разные страны, и у каждой своя полиция. Я сильно удивлюсь, если рапорт из Ниццы попадет вдруг на стол Эрве. Позволь мне по казать ему этот полицейский отчет, и посмотрим, что он об этом скажет.

Вечер, как и множество других вечеров, завершился бокалом вина на террасе под бархатным небом с видом на темную, безмятежную гладь Средиземного моря, раскинувшегося внизу.

– Это рай, – сказала Элена.

Ребуль засмеялся:

– Хорошо, что тебе нравится, потому что у вас будет точно такой же вид. И это напомнило мне… что я должен завтра позвонить notaire и узнать, можно ли назначить дату подписания договора. По счастью, с его слов получается, что дальше все пройдет без задержек.

– В этом нет ничего необычного?

– Тут все зависит от ситуации. Иногда продавец хочет получить основную часть суммы наличными, чтобы снизить налог. Это, само собой, незаконно, но такое случается. И тогда перед самым подписанием начинаются ритуальные танцы – мы это называем la valse des notaires[14]. Понятно, что сам notaire, будучи представителем закона, не может участвовать ни в чем подобном, поэтому, когда наступает момент подписания бумаг, у него возникает необходимость позвонить в другую контору. Или отлучиться в уборную. Или появляется другое достаточно важное дело, и он исчезает, пока наличные предъявляют и пересчитывают.