Девушка из Бруклина - Гийом Мюссо

– Я тебе не врал.

– Не сказать всей правды – значит соврать. Ты скрыл что-то очень серьезное, из-за чего ты сам не свой.

– Па! Я все! – крикнул Тео, протягивая мне бутылочку.

Я наклонился к сыну и забрал пустую емкость.

– Хочешь еще, малыш?

– Кадо! Кадо! – потребовал хитрец.

Был у Тео маленький грешок – он обожал палочки в шоколаде «Микадо».

Но я не поддержал его страстного порыва.

– Нет, старина, «Микадо» едим на полдник.

Узнав, что любимого печенья он не получит, мальчик-ангелочек по имени Тео впал в обиду и горе. Он прижал к себе Фифи, плюшевую собачку, верного своего друга, и широко открыл рот, собираясь во все горло зареветь, однако Марк успел сунуть ему только что поджаренный кусок сладкого хлеба.

– Получай, хулиган, хлеб вместо печенья!

– Плеп, плеп, – заулыбался Тео.

Трудно поверить, но у заматерелого полицейского, специалиста по облавам и заложникам, было удивительное чутье на детей.

Я познакомился с Марком пять лет назад, когда он поселился у нас в доме. Карадек мало походил на классического детектива, привычного нам по книгам и кино. Однако я сразу проникся к нему симпатией, и вскоре мы стали приятелями. В уголовной полиции так ценили его аналитические способности, что прозвали его Профессором. И когда я писал свой последний триллер, то частенько беседовал с ним. Марк не скупился на всяческие истории из своей практики, давал множество полезных советов и даже согласился прочитать и поправить рукопись.

Мало-помалу мы не на шутку подружились. Ходили вместе на стадион «Парк де Пренс», когда «Пари-Сен-Жермен» играли на своем поле. И уж точно в неделю раз сидели с тарелкой суши и двумя бутылками пива «Корона» перед экраном моего домашнего кинотеатра – и смотрели корейские детективы или пересматривали фильмы Жан-Пьера Мельвиля, Уильяма Фридкина, Сэма Пекинпа.

Наравне с Амалией, консьержкой из нашего дома, Марк всерьез помогал мне растить и воспитывать Тео. Он оставался с ним, когда мне было нужно сходить в магазин, давал ценные советы, если я вдруг отчаивался и терялся. Он научил меня главному: доверять своему ребенку, слушать его, а не соблюдать правила, и не бояться, что окажешься не на высоте.

– «И сделала это я», – сказала мне Анна, когда показывала фотографию на айпаде.

– Фотографию чего? – спросил Марк.

Мы с ним сидели за столом в кухне. Он сварил нам еще по чашке кофе и теперь смотрел на меня пронизывающим взглядом, не давая опустить глаза. Да, если я хотел от него помощи, мне ничего не оставалось, как выложить ему всю правду. Всю. Самую жестокую и непредставимую. Я понизил голос. Из-за Тео. Хотя сын, конечно же, ничего не понял бы.

– Трех обгорелых трупов.

– Шутки шутишь?

– Нет. Три тела в ряд, одно рядом с другим.

Глаза у полицейского загорелись. Трупы. Смерть. Жуть выползла на сцену. Вместо семейных дрязг – расследование для детектива.

– Анна впервые заговорила с тобой об этом?

– Впервые.

– И что ты думаешь о ее участии в этом деле?

Я пожал плечами. Но Марк продолжал допрос.

– Она показала тебе фотографию и ничего не объяснила?

– Я же сказал тебе: я не дал ей такой возможности. Я пришел в ужас. Окаменел. И ушел, не сказав ни слова. А когда вернулся, ее уже не было.

Марк испытующе вглядывался в меня, словно хотел убедиться, что все происходило именно так.

– Чьи это были трупы? Взрослых? Детей?

– Трудно сказать.

– Где лежали? В помещении? На столе для вскрытия? На…

– Откуда я знаю, черт тебя побери! Они были черные, как головешки! Вот и все, что я могу сказать! Раздутые от жара. Сгоревшие.

Карадек продолжал подкапываться под мои защитные укрепления.

– Постарайся быть предельно точным, Рафаэль. Представь их как можно яснее. Опиши во всех подробностях.

Я закрыл глаза, чтобы вспомнить яснее. Больших усилий не потребовалось – жуткая фотография впечаталась в память навек. Проломленные черепа и грудные клетки, внутренности наружу. Под настойчивым взглядом Карадека я постарался как можно точнее описать мертвые тела со сведенными конечностями, обгоревшей кожей и белыми торчащими костями.

– На чем они лежали?

– Автоматически хочется сказать: на земле. Но вполне возможно, что на простыне, брезенте…

– А как ты думаешь, Анна чистая? Я имею в виду наркотики, психические нарушения, возможное лечение в психбольнице…

– Не забывай, что ты говоришь о женщине, на которой я собираюсь жениться.

– Отвечай на мой вопрос, ладно?

– Уверен, ничего такого и близко нет. Она заканчивает ординатуру. Прозрачна, как бриллиант.

– А почему ты тогда стал копаться в ее прошлом?

– Ты же знаешь мою историю, Марк! Знаешь, чем кончилась моя последняя любовь.

– А теперь скажи, что именно тебя встревожило?

Я стал перечислять:

– Странная зыбкость в отношении прошлого. У нее словно не было ни детства, ни юности. Крайняя закрытость. Стремление остаться незамеченной, ставшее для нее как бы второй натурой. Нелюбовь фотографироваться. И потом, скажи честно, много ты знаешь молодых женщин, которые не общались бы в Фейсбуке или в какой-нибудь еще соцсети?

– Согласен, есть о чем задуматься, – признал бывший следователь. – Но нет конкретики, какая заставила бы в чем-то ее подозревать.

– Нет конкретики? А три трупа?

– Не горячись. Мы ничего о них не знаем. Она же медик, могла иметь с ними дело на практике…

– Тем более нужно раскопать это дело, так ведь?

– Уборщица к тебе уже приходила? – поинтересовался Марк.

– Она приходит ближе к обеду.

– Тем лучше, – обрадовался он.

Мы пересекли двор, зашли ко мне и устроились у меня на кухне – она была угловой, выходила сразу и на улицу Кампань-Премьер, и на замощенный плитками двор с глядящими в него разноцветными ставнями. Тео с Фифи уселись у наших ног и занялись магнитными зверушками на холодильнике.

Карадек обследовал раковину, потом открыл посудомоечную машину.

– Ты можешь сказать, что ищешь?

– Предмет, который могла держать в руках только твоя Анна. Например, кружку, из которой она пила по утрам кофе.

– Она пила чай из вон той, – сообщил я, ткнув пальцем в голубую кружку с Тинтином, которую Анна привезла из музея Эрже[5], побывав в Бельгии.