Иван Васильевич. Профессия – царь! - Михаил Ланцов

— Первая! Кладь! — Рявкнул командир роты, приказывая первой полуроте прицелиться. — Полки отворяй! Пали!

Грянул залп полусотни пищалей, ставший полной неожиданностью для татар. Причем, сообразно обстановке, стреляли не пулей, а крупной дробью. Довольно бестолковый и неприцельный залп. Но противник надвигался густой толпой. Промахнуться оказалось сложно на таком расстоянии. Так что десятка три всадников полетели на землю, да и лошадям досталось.

— Вторая вперед! — Снова закричал командир стрелковой роты. — Кладь! Полки отворяй! Пали!

И новый залп. И новые всадники полетели на траву.

Кто-то из татар стал пускать стрелы. Не хотели, ибо можно и в Великого князя попасть. Что плохо, ведь за труп выкупа не взять. Доброго во всяком случае. Они хотели налететь на марше да в сабли порубить чернь. Луки изготовили больше для порядка, чем для дела. Мало ли? Однако обстоятельства изменились.

От пехотной коробки стали доноситься вскрики.

— Пали! — Вновь донесся до Ивана Васильевича голос командира стрелковой роты.

Новый залп! Это перезарядилась первая полурота. Бумажных патронов у стрелков не было, но берендейка в какой-то мере разрешала проблему быстрой перезарядки. Во всяком случае для первых десяти выстрелов. Да, большая, громоздкая и неудобная, но без нее оказалось много хуже — можно по паре минут возиться с перезарядкой пищали. С ней же при должном навыке пару раз в минуту бить можно было, если постараться.

— Пали!

Достигнув пехотного ежа, татары не решились идти на пики. Из-за них били, высовываясь промеж боевого порядка, стрелки со своих пищалей. Больно и сильно. Особенно на такой поистине смешной дистанции. С двадцати шагов из длинноствольного оружия даже гладкоствольного во всадника промахнуться было непросто.

Налетев и «омыв» пехоту, словно поток воды камень, татары немного покружили, и отошли обратно. Они не могли проломить пехотный порядок. Можно было засыпать его стрелами. Но тут и Великого князя могло убить случайно. Много ли ребенку надо? И стрел потребовалось бы прилично. Вон, пикинеры, словно сариссофоры Александра Македонского имели на предплечье по небольшому круглому щиту. Все в крепко стеганной одежде. А кое-кто уже и в доспехах, странных, но добрых. В общем, пехота пехотой, но возни предстояло много и результат выглядел, прямо скажем, неопределенно.

Видя замешательство противника Иван громко и отчетливо кричит:

— Вперед!

Нужно было пользоваться тактической обстановкой. Всадникам требовалось дать понять, что пехота абсолютно уверенна в себе и своих силах, даже если это не так.

Послышались команды командиров рот. Крики. Барабан сыграл проигрыш, привлекая внимание личного состава и настраивая на нужный лад. После чего перешел на мерный маршевый ритм. А вместе с ним и все каре, слегка оплывая геометрически, двинулось вперед. Медленно. Осторожно. Но пошло. Пехотинцам очень не хватало практических навыков. Их муштра только начиналась. Однако они справились, они смогли, соблюдая столь непростое построение в полевых условиях, пойти вперед, не превратившись сразу в беспорядочную толпу.

Командир казанского отряда не знал, что делать. От его трех сотен осталось едва две. Шесть залпов полурот оказались крайне болезненными. Атаковать вновь этого ежа? Но как?! Отступить? Признать, что они, уважаемые люди, обломали зубы о вонючих крестьян? Позор! Этого никто не поймет!

И тут произошло то, что должно было произойти при слишком слабой выучке пехоты — каре сбилось с ноги и разорвало строй. Сразу же образовался приличный разрыв. Чем татары и воспользовались немедленно.

Атака! Решительно! Резко! Лихо!

— Пали! — Громко разнеслось над полем. И залп полусотни стрелков ударил по летевшей в развал строя пикинеров коннице. Кучно лег. Больно. Идущие за головными всадники оказались вынуждены замедляться и объезжать полетевших на землю лошадей. Пуля в грудь ведь их убивала не сразу. Вот в агонии и бились, ногами молотя воздух непрестанно и всех, кто подворачивался.

— Пали!

И вновь ударили стрелки, окончательно срывая атаку конницы, вынуждая ту расходиться и вновь обтекать каре.

Командира казанского отряда убили. Он шел на острие атаки. Поэтому всадники, крутанувшись вокруг каре всего один раз, стали отходить. Стихийно. Тем более, что усилиями Великого князя боевой порядок его пехоты был восстановлен. Строй сомкнулся. Шанс был утерян. Поле боя оставались за восьмилетним Ваней и его «вонючей чернью…»

Это был первый бой! И его, и их. Но если у Ивана Васильевича все было в порядке с психикой, то посадских и крестьянских откровенно трясло от эмоций. Они-то воспринимали все эти игры как забавы охреневшего князька, бесящегося с жиру. И не более того. О том, что их действительно готовили для войны, они даже и не пытались думать. Глупость же очевидная. И все вокруг о том болтали, кроме отдельных дурачков иноземных. А тут… не только выстояли перед воинским сословием, но и победили разгромно. ПОБЕДИЛИ!

Подъем настроения и боевого духа был невероятен!

В обед третьего дня после сражения пехотный батальон вышел к Потешной слободе. С барабанным боем и песней. При нем было три десятка трофейных лошадок татарских, навьюченных доспехами, оружием и прочим ценным имуществом, взятым в бою. К большей части были прилажены импровизированные волокуши со своими ранеными. Убитых похоронили на месте, ибо по жаре вести их куда-то было рискованной забавой.

Плюс с десяток пленных плелось пешком.

Юрий Васильевич Глинский, назначенный оберегать племянника, изрядно перепугался от этой новости. Сестра у него была сурова и могла не простить небрежения поручением. Ведь если появились трофеи и пленные, то был бой. А значит он прозевал свое дело…. Юрий задергался в панических метаниях. Что делать? Куда бежать? Простит ли она его?

Сама же Великая княгиня, узнав о происшествии, немедленно выехала в расположение Потешной слободы. Ее натурально трясло! Сын, ее единственный сын и наследник мог умереть! Да, имелся меньшой Юрий, но у того с головой были сложности. Словно зверь дикий растет, добрый, ласковый, но лишенный человеческого разумения. В общем, успокоилась Елена Васильевна, только заприметив издали сына своего, верхом восседающего да горделиво приосанившегося. И только она перевела дух, как место ужаса заняла ярость. Кто посмел напасть?! Куда смотрел ее брат?! И где он сам, кстати? Да и вообще — что это за бардак! Она сейчас всем тут устроит кузькину мать! А потом догонит и добавки отмерит!

1539 год — 7 июня, Виндзорский замок

Иван Федорович Овчина Телепнев-Оболенский несколько взволнованно покачивался из стороны в сторону, ожидая аудиенцию английского короля…

Посольство не задалось сразу.

Собственно, Телепнев-Оболенский начал переживать после внезапной смерти Василия Васильевича Шуйского Немого. Ведь перед этим пришли сведения о смерти Андрея Михайлович Шуйского. Странно все это выглядело. Да, обвинить Елену Васильевну в их гибели напрямую было невозможно. Но мрачный осадочек все одно — остался. Особенно на фоне смены парадигмы посольства.