Где живет единорог, или Зоологические истории - Виталий Танасийчук

Потом, познакомившись с туземцами-охотниками, любознательный аптекарь своими глазами увидел, как они искусно, не повредив ни пёрышка, снимают шкурки с убитых райских птиц и осторожно сушат их над огнём — чтобы получились те самые безногие райские птицы, которые украшают шляпки европейских модниц.

Окончательно развеял все мифы замечательный исследователь Альфред Уоллес. Он наблюдал за жизнью райских птиц и не раз видел, как они целыми десятками собираются на вершинах деревьев и танцуют, красуясь друг перед другом своим ярким оперением. В конце концов Уоллес прислал двух живых райских птиц в Лондонский зоопарк, и тысячи людей могли видеть, как они расклёвывают фрукты или ссорятся из-за какого-нибудь червяка. Так умерла легенда о волшебных птицах, которые никогда не садятся на землю, питаясь росой и нектаром цветов.

В больших библиотеках, где среди полок к шкафов можно легко заблудиться, обязательно найдутся шкафы со старинными книгами.

Вот стоят на полке пять толстых томов, и у каждого на первой странице длинное и сложное название на латыни, языке древних римлян, ставшем языком науки. Оно гласит: «Конрада Геснера, Врача из Швейцарии, История Животных», — все слова с большой буквы, как тогда полагалось писать в заголовках книг. А дальше в алфавитном порядке идут подробные рассказы о самых разных животных. Тут же и рисунки. Вот носорог — странный, с жёсткими складками на коже, весь в какой-то чешуе, будто одетый в броню, и на ногах — непривычно длинные копыта. Почему же он такой? Да очень просто. Художник видел одного из первых попавших в Европу носорогов в зверинце. Его везли на паруснике, где бедный зверь целые месяцы стоял в тесном закутке. Он даже пошевелиться почти не мог. Поэтому и отросли копыта, которые на воле стираются при ходьбе, и загрубела от неподвижности кожа, как будто покрывшись чешуёй.

Вот другой раздел — «О камелопардалисе». Что за странное имя? Оно напоминает латинские названия верблюда и леопарда. А на рисунке — пятнистое, как леопард, животное с длинной шеей и маленькими рожками. Конечно же, это жираф!

А это ещё что такое? На рисунке бегемот держит в пасти крокодила. Тут художник ошибся, ведь бегемот — животное травоядное. И почему о нём написано как о лошади? Очень просто — ведь ещё Аристотель называл бегемота водяной лошадью, «гиппос потамиос», а Геснер в своей книге повторил рассказы Аристотеля, Плиния и многих других учёных и путешественников, добавив то, что слышал и видел сам. Бегемота он не видел, вот и написал понаслышке о том, как они сражаются с крокодилами.

Листаем дальше. Вот глава о зубре и рисунок: огромный зубр напирает на дерево, за которым прячется человек, воткнувший копьё в грудь лесного великана. Во времена Геснера в европейских лесах водилось ещё много зубров, они были так же обычны, как олени. Но это была завидная добыча для охотника, и животных постепенно становилось всё меньше и меньше.

Кем же был Конрад Геснер, автор этой «Истории животных»? Он родился почти пятьсот лет назад в бедной семье и учился, как тогда говорили, на медные деньги. Но был он удивительно талантлив. Всё, что прочитывал, запоминал навсегда, а чужие языки усваивал с необычайной лёгкостью. Конрад знал и латынь, и древнегреческий, на котором писал Аристотель, и древнееврейский, и арабский, и, кроме них, чуть ли не десяток других языков, не считая родного немецкого.

В двадцать два года он уже был профессором греческого языка, потом стал врачом, но больше всего на свете его интересовали животные. Геснер старался узнать о них как можно больше — читал книги, расспрашивал путешественников и путешествовал сам, объездив всю Европу. И повсюду искал редких животных для своего первого в мире зоологического музея. Он покупал чучела, шкуры, черепа и целых животных — змей, ящериц, рыб. В те времена ещё не знали, что музейные экспонаты можно сохранять и спирте, поэтому Геснер их засушивал.

Нередко ему на продажу привозили разные диковины — раковины из далёких морей, ярких тропических насекомых, а порой и совсем уж невероятных зверей — например, чучело маленькой русалки. Но у Геснера были зоркие глаза. Он сразу заметил, что «русалка» — это просто мартышка с пришитым рыбьим хвостом. В своей книге он написал: «Разные бродяги придают телу скотов различный вид. Я видел у нас одного бродягу, который показывал такого скота под видом василиска». Того самого, который своим взглядом убивает людей и животных. Оказалось, что он был сделан из ящерицы и рыбы ската.

И всё-таки Геснера не раз обманывали. Стоит только перелистать четвёртый том его «Истории животных», как сразу бросаются в глаза удивительные рисунки, сделанные по рассказам путешественников. Там есть морской чёрт с рыбьим хвостом, маленькими ластами-плавниками на двупалых руках и рогатой собачьей головой. Неподалёку — морской монах, весь в чешуе, с какими-то щупальцами вместо рук и человеческой головой. Тут можно найти и кита-змею, обвившего корабль и пожирающего толпящихся на палубе людей. Правда, Геснер пишет, что сам не видел этих чудовищ и рассказывает о них с чужих слов.

Чем больше моряков и купцов путешествовало по свету, тем чаще привозили они из далёких земель разных невиданных зверей. Учёные наполняли ими свои «кабинеты диковин» — так назывались тогда музеи. Когда русский царь Пётр Первый решил создать у себя в столице музей, знаменитую Кунсткамеру, он обратился за помощью к учёным. Одного из них звали Альберт Себа, и был он аптекарем, одним из уважаемых людей Амстердама, главного города Голландии. Его аптека была лучшей в городе и приносила ему немалый доход. Но всё, что Себа зарабатывал, он тратил на свой музей, где хранилось множество самых разных животных. Для царя Петра сделали их описание. В нём говорилось о «склянках самого чистого стекла, в которых лежат неизречённые, чудественные, странные звери в винном духе» — то есть в спирте. Тут были и огромные американские лягушки пипы, вынашивающие своё потомство в специальных ячейках на спине; тут были летучие рыбы и крокодилы, морские скорпионы и черепахи, райские птицы и кораллы; одних бабочек было около пятидесяти коробок — «в том числе есть с серебряными и золотыми крылами». Были здесь даже «ревучие змеи» — что это такое, сейчас уже никто не скажет.

Когда Пётр, путешествуя, заехал в Амстердам и увидел все эти сокровища, он сразу же решил, что они должны украсить его Кунсткамеру. Себа продал ему весь свой музей за пятнадцать тысяч серебряных гульденов. Это было почти триста килограммов серебра. И американские лягушки вместе с «ревучими змеями» и множеством других редкостей уехали в город на Неве.

Сейчас от этой коллекции уцелело немногое: рыбы и змеи в спирте выцветали, и их убирали в подвал, где они гибли в пожарах и наводнениях; чучела поедала моль — ведь тогда ещё не было ни нафталина, ни других средств от насекомых. Но кое-что всё-таки осталось. Например, в Петербурге, в Зоологическом музее, можно увидеть чучело огромной американской водяной змеи — анаконды. У него нет головы, но ловкий чучельник ещё во времена Себы просто разрезал спереди туловище, сделав что-то вроде рта. Поэтому и похожа эта змея на странного безголового червяка. Тут же выставлена громадная морская черепаха, тоже из коллекции голландского аптекаря. А в хранилищах Зоологического института уцелела добрая сотня панцирей черепах, крокодильих шкур, банок с животными, которые, вероятно, были в музее Себы.