Орден Прометея - Одран Нюктэ

Как я уже сказал, края обожжены порохом. Это свидетельствует о том, что выстрел произведен с близкого расстояния. Орудия короля Эльма необходимо заряжать после каждого выстрела, а это долгая процедура – прочистить дуло, вставить снаряд, вставить заряд пороха, поджечь… Но тогда, напуганные убийством собрата, некроманты успели бы бежать или оказать сопротивление убийце. У нас имелся бы лишь один труп с подобным ранением. У нас их три, причем скорострельность оружия такова, что один убит выстрелом в грудь спереди, второй успел развернуться боком, а третий был настигнут, когда собрался бежать прочь, ранение с дорзальной стороны…

– Что ж, отличная машинка для убийства! – светло улыбнулся Ротмунд. – Если учесть, что их всего было трое – никто не сумел уйти.

– Откуда вы знаете, что их было только трое?

– Я тоже побывал там. На кладбище земля мягкая. Вечером шел дождь. Там следы четырех человек – трое убитых некромантов и непойманный убийца с чудесным оружием. Грязь хранит отчетливое описание того, что случилось. И картина не противоречит вашему рассказу. Это не была случайность. Убийца ждал их заранее. Они его сначала не заметили. Он вышел к ним, и они остановили свою 'работу'. Они долго разговаривали, а потом он их убил одного за другим. Он мог у них что-то украсть, ведь мы не знаем, было ли у них что-либо при себе.

– Я чувствую, вам интересно случившееся, – неодобрительно покачал головой доктор Хехт. – Может быть, Юлиус, вы знаете, кто убийца?..

– В тот день в город приехали Посланник Инквизиции и торговый караван из Абхаркгавада. Думаю, некроманты прошли с караваном, под видом купцов. Убийца либо их сообщник, либо… Мне не хочется, чтобы мои опасения подтвердились… Однако, завтра я жду гостя. Встретитесь с Орелием – передайте мои слова: я переживаю, что на земле Ротебурга в одну ночь чужаком совершено тройное убийство. И пусть люди Максимилиана, расследующие это дело, будут осторожны. И, если вы, Тома, еще не разболтали им свои подозрения насчет оружия убийцы – не говорите им. Ограничьтесь сухими фактами.

– Мне угрожает опасность? – брови доктора полезли на лоб.

– Пока вы молчите и строите из себя дубовую чурку – с вами ничего не случится. Это тело верните обратно, а вот два других я вам разрешаю сжечь. Некромантское тряпье сохраните. И упаси вас Бог до утра субботы пообщаться с Лазарем.

– Я постараюсь.

Они раскланялись, и Юлиус немедля покинул дом Хехта. Без малого десяток лет назад, когда вчерашний студент-практикант Тома Хехт в старом залатанном пальто и с саквояжем появился в Ротебурге и искал работу, граф Ротмунд оказал ему протекцию и помог закрепиться здесь. Родители Тома были из соседней Лиции, из Косса. Когда родился Тома, в Лиции шла война, и они с маленьким сыном перебрались через Кергамол и Довнеле в столицу королевства Эрбенгот – Лот-Лореан. Некогда Эрбенгот слыл сильной империей, простиравшей свои владения дальше страны камров, но времена былого могущества миновали. Войска ушли даже из пограничных Нобера и Лиции. В голодный 1281 год, год засухи и пожаров, горели Зоссер, Довнеле и Лот-Лореан. Тома только-только зачислили в Университет, он, радостный, ехал сообщить родным, но вся его радость оказалась унесена ветром вместе с пеплом на еще горячем пожарище, оставшемся от их дома. Брандманн пожал плечами и покатил водовозку, запряженную тощими пегими клячами, к соседнему, пылающему во всю, строению…

Тома задумчиво гляделся в свое отражение, намыливая руки и нещадно натирая их пемзой. За эти годы его юношеское округлое лицо осунулось. Челка черных волос больше не падала на по-мышиному бисерные глаза. Теперь он коротко стригся. Совсем коротко, и походил на солдата. Он и был солдат среди бесконечных уличных драк и вооруженных конфликтов, резни в кабаках, пьяных побоищ. Он чувствовал себя иногда кукольным мастером. К нему приносили поломанные игрушки, он зашивал их, ремонтировал, что можно было починить, ставил на ноги, и они возвращались в свой игрушечный, заводной мир. С вдовушкой Мартиной они выезжали по воскресеньям на пикники, она уже давненько уламывала его жениться на ней, но он молчал и смотрел в небо. У нее было отличное приданое, великолепный дом с садом, а Тома совершенно не умел распоряжаться деньгами. Она и уговаривала, и требовала, Тома отвечал: 'да-да', обычно думая в этот момент о своих пациентах. Он часто спрашивал ее, почему они не могут народить детей просто так, без вступления в брак, без свадебной церемонии, гостей, угощений, священников? Она или начинала плакать и заявлять, что он ее не любит, либо делала большие глаза и называла еретиком. Очаровательная простушка! Тома избегал всего, что касалось божественного культа, не без оснований полагая, что храмы и церкви – еще один вид рабовладения, самый изощренный, потому что забирал в плен не тело, но сознание. Насквозь лживый институт по добыванию денег, бедняки, жертвующие на храм последние крохи, в надежде, что Бог поможет, – все это Тома ненавидел. Соседи привыкли к его поведению и списывали все на его иноземное происхождение. Жить вместе, рожать и воспитывать детей – это с удовольствием. Но быть почему-то за это обязанным Церкви – Хехт отказывался понимать. И воспринимать подобную идею всерьез. В нынешнем, 1299 году, ему исполнялось тридцать шесть, вполне зрелый возраст, а он все еще не был женат, не обзавелся семьей. Доктор угрюмо посмотрел на себя в зеркало, высушивая тщательно омытые руки расшитым звездами полотенцем (подарок вдовушки). Вспомнил обещание, развернулся к трупу в черном балахоне, надел форменный коричневый плащ, кожаные перчатки и птичью маску, переложил неудачливого гробокопателя на носилки, позвал слугу. Рыжий прыщавый малый из Тюрига отозвался не сразу. Тома нетерпеливо двинул грубым ботинком в дверь. Та с грохотом распахнулась настежь, слуга вскочил, что-то бормоча, и, босой, выслушал поручение. Бесшумно и споро нарядился в коричневый плащ, нацепил маску, и они потащили носилки во двор, погрузили труп на скрипучую повозку.

Хехт стоял над погребальным костром, провожал взглядом взметавшиеся к небу языки пламени в красных и белых искрах. Он помнил, как гнусно пахнет жареная человечина. Черный смрад пожара 1281 года чудился ему в запахе костра, и вставали в клубах дыма призраки далекого прошлого. Неизвестно, что страшнее было в те часы, пока убитые превращались в обугленные скелеты, – увидеть недвижимую фигуру Хехта в птичьей маске или все же без нее?.. К пяти утра, когда слабенькая заря бледным лучом прочертила восток, все закончилось: в Нолердэне стало на две безымянные могилы больше, а тело некроманта лежало у стены часовни в точности там и в той позе, что и