Шотландия: Путешествие по Британии - Генри Воллам Мортон

Я продолжил свой путь к Дамфрису, размышляя о Карлейле и о гении Шотландских низин. Число людей, поднявшихся из жилищ, подобных Дому с аркой, и вступивших в большой мир, просто невероятно. Возьмем только графство Дамфрис. Низины Шотландии по праву могут гордиться своими детьми. В этом краю выросли не только Томас Карлейль, но и «Восхитительный Крайтон», родившийся, по воле Джеймса Барри, в Эллиоке в приходе Сан-кухар; Уильям Патерсон, автор проектов Английского и Шотландского банков, родившийся в Скипмире в приходе Тинвальд; Томас Телфорд, великий инженер, родившийся в Вестеркирке в Эскдалемуире; доктор Джеймс Карри, биограф Бернса, родившийся в Киркпатрик-Флеминге; божественный Эдвард Ирвинг, родившийся в Аннане; поэт Аллан Канингем, родившийся в Блэквуде в приходе Киркмаоэ; исследователь сэр Джон Ричардсон, родившийся в Дамфрисе; Джеймс Хислоп, автор «Камеронской мечты», родившийся в Дэмхеде… О да, список этот можно продолжать! Но вполне достаточно, даже для Низин…

Когда солнце уже клонилось к закату, я въехал в Дамфрис.

5

О вы, кто любит Шотландию! Как рассказать вам о том, в какой шок поверг меня Дамфрис?

Мили назад, среди холмов Камберленда, я рисовал в воображении картины той комнаты, что ожидает меня здесь: старинный тяжелый буфет, ранневикторианские стулья, исторические гравюры, маленькая, веснушчатая горничная-горянка. Ни одна из этих деталей сама по себе не была для меня драгоценной, но все вместе они создавали образ несокрушимой устойчивости древней приграничной гостиницы, навевавшей множество приятных воспоминаний о Шотландии.

Однако я вошел в комнату, которую можно встретить где угодно. Стены обшиты панелями из мореного дуба. Изображения Йорка и несколько красочных канадских пейзажей скалистой местности. Высокая, эффектная официантка, которая могла бы служить где-нибудь в посольстве, положила передо мной напечатанное меню, и только тогда я окончательно осознал — с болью в сердце, — что в отеле провели реконструкцию с учетом современных требований. Исчез огромный буфет красного дерева, исчезли колокольчики для вызова прислуги, которые вечно не звенели, исчезли старинные гравюры и викторианская мебель, а вместе со всем этим исчезла индивидуальность, уступив место царящему ныне повсюду богу Единообразия.

Я был слишком опечален, и особенно удручал меня мореный дуб, вытеснивший следы викторианского стиля в наивной попытке вернуться к эпохе Тюдоров, а потому забыл заказать «яичницу из трех яиц». В легкой панике я заметил, что многообразие булочек и сортов хлеба, которые всегда красовались на приставном столике, теперь заменено мисками с темным, сморщенным черносливом и пестрым фруктовым салатом, нарезанным огромными ломтями. Я испытал то чувство, которое возникает у человека, храбро преодолевшего тяжкие испытания и опасности, чтобы увидеть любимую бабушку, и вдруг увидевшего, как она лихо развлекается в коктейль-баре.

Я могу быть не меньшим сибаритом, чем какая-нибудь американская вдова, и, останавливаясь в одном из отелей сети «Ритц», выступаю в качестве немилосердного критика водопроводной системы и того, что называют загадочным словом «услуги»; однако я остаюсь одним из последних поклонников уродливых, мрачных, неудобных, неэффективных и весьма нелепых старых сельских гостиниц — едва ли не единственного уцелевшего напоминания об эпохе конного транспорта. Если такое могло произойти в Дамфрисе, городе, который я считал одним из самых ревностных поборников мебели из красного дерева и отсутствия центрального отопления, следует с горечью признать, что пора попрощаться с милыми сердцу старинными уголками света, где человек еще недавно имел возможность забыть о глупостях прогресса.

Каким неблагодарным делает человека разочарование! Эффектная официантка подала мне чай невероятной красоты и аромата. Два яйца-пашот, развалившись, брюзгливо взирали на ломтики золотистой пикши. Ярко-желтые, словно глаза среди молочных озер, они напоминали пятна солнца на чешуе форели. А еще был джем из города Данди. В нем с новой силой благоухали заключенные в стеклянные банки роскошные сады Блэргоури! Меня щедро оделили овсяными лепешками. Рядом появился и горшочек меда. А затем, наконец, и хлеб со смородиной!

А потом эта решительная дама стала очищать соседние столы. Она шагала с видом генерала на поле сражения. Я почувствовал себя язычником-завоевателем, которому отдан на разграбление целый город. Передо мной появилась тарелка с белым и черным хлебом. Затем великолепный яблочный джем. Затем треугольные ячменные лепешки, слегка припорошенные мукой и, судя по плоскому виду, почти не содержавшие соды. Все это придавало величественный характер «чаепитию», которое приближалось к кульминационному пункту — незабываемым местным булочкам.

«Можно продать мебель из красного дерева и постелить на пол новый ковер, — подумал я, — но этот прекрасный чай остается неизменной славой Шотландии! Над ним время не властно…»

— Будете холодную ветчину? — прервала мои мысли официантка.

Я оторвался от созерцания стола, взглянул на нее и с благодарностью отрицательно покачал головой.

Потом я вышел на улицы Дамфриса. Солнце зашло, но было еще светло. Я задумался, не пойти ли в таверну «Глоуб», чтобы послушать колоритные беседы завсегдатаев, тянущиеся из вечера в вечер, или лучше отправиться к дому Энни Лори, который, насколько я припоминал, находился в нескольких милях от Максвеллтауна. После короткого колебания я сел в машину.

Я проехал по мосту через Нит и оказался в том районе к западу от реки, который назывался Максвеллтаун, это имя было дано ему в 1810 году в честь местного лорда — Максвелла из семейства Терреглес. Насколько я знаю, «Энни Лори» обычно связывают именно с этим местом, но на самом деле речь идет об Обрыве Максвеллтона, расположенном в восьми милях к западу от Дамфриса.

Я двинулся по длинной, пыльной дороге и обнаружил, что невозможно разглядеть тот самый обрыв, потому что он находится в нескольких милях в стороне; не удалось мне найти и ни одного указателя на дом, где родилась Энни Лори. Как раз когда я решил прекратить бессмысленные поиски и возвращаться в Дамфрис, я заметил проезжавшего по той же дороге типичного для этих мест внимательного и толкового работника на велосипеде. Он сказал, что дом Энни Лори в пяти-шести милях дальше, справа от дороги, поворот сразу после деревни Кроссфорд…

И через шесть миль пути я оказался перед домом, который, в отсутствие любых других указаний, счел тем самым, о котором говорил местный житель. Он стоял чуть в стороне от дороги, на небольшой возвышенности; это был скромный, приземистый сельский дом, от проезжей части его отделяла стена, а к парадной двери вела дорога в три полосы. В окнах сиял свет. Оставалось предположить, что вскоре кто-то пойдет спать в той самой комнате, где голодала непокорная Энни!

«Энни Лори» — вероятно, самая знаменитая любовная песня, связанная с конкретным человеком. Многие англичане считают, что ее написал Бернс, однако она обращена к мисс Энни Лори (которая, кстати, фигурирует в «Книге пэров» Берка как дочь сэра Роберта Лори), а сочинил ее молодой солдат Уильям Дуглас из Фингланда, отпрыск клана Дугласов из замка Мортон.