Эластичность - Леонард Млодинов

Поскольку однообразие было нормой, представление о скучном – или во всяком случае соответствующее понятие в английском языке – не возникало вплоть до конца XVIII века, пока не случилась промышленная революция[15]. С тех пор и раздражителей постепенно прибавлялось, и нашей потребности в них – особенно в ХХ веке, с появлением в быту электричества, радио, телевидения, кино и новых способов перемещения. Все это не только принесло перемены в наш образ жизни – оно открыло нам, как можно жить вообще по-другому, невероятно увеличив нашу мобильность и количество новых людей и мест, с которыми мы теперь можем познакомиться. Благодаря путешествиям и СМИ нам доступны теперь не только наши родные городки или мегаполисы, а весь мир.

Хотя в ХХ веке новизна и перемены стали гораздо привычнее, та эволюция нашего восприятия – ничто по сравнению с трансформацией, произошедшей из-за всевозможных прорывов последних двадцати лет, развития Интернета, электронного почтового сообщения, СМС и социальных сетей, а также из-за ускорения технологических перемен.

Эволюция нашего отношения к переменам – адаптация, но не только: это еще и расцвет наших возможностей, поскольку в нас всегда имелся потенциал к мощной приспособляемости. Как нам предстоит убедиться, это у нас в генах. Это наши определяющие черты. До индивидуальных особенностей мы еще доберемся – доберемся и до склонностей, зависящих от генетики конкретного человека, его опыта и возраста, но в целом тем представителям мира предпринимательства, кто бурчит о нежелании людей приспосабливаться к переменам на рабочем месте, очень повезло, что им не приходится приучать котов к новым рабочим часам или енотов – к новым способам добычи еды. По сравнению с представителями других биологических видов, человек обожает новизну и перемены. «Мы [люди] перешагиваем границы. Мы рвемся на новые территории, даже когда нам хватает ресурсов там, где мы есть. Другие животные так не поступают»[16], – говорит Сванте Паабо, директор отделения генетики Института эволюционной антропологии общества Макса Планка.

Словом, хоть наш век и выдвигает к нам беспрецедентные требования, он в действительности всего лишь предлагает нам задействовать нашу особенность, какой мы всегда были наделены, – особенность, которая делает нас людьми. Способность и желание приспосабливаться, исследовать и производить новые идеи – на самом деле, моя книга как раз об этом.

На заре существования нашего биологического вида мы не были неофилами. Двести тысяч лет назад в Африке наши предки никакого явного позыва к освоению новых пространств не ощущали. Команда «Звездного пути» выполняла миссию «исследовать неведомые новые миры, искать новую жизнь и новые цивилизации, дерзко отправляться туда, где человек прежде не бывал», а вот команда с мировоззрениями, как у раннего человечества, скорее выбрала бы своей миссией «сидеть на пне, не рыпаться и боязливо избегать мест, куда прежде никто не совался».

Наш дух переменило, судя по всему, некое катастрофическое событие – возможно, связанное с переменой климата, – 135 000 лет назад радикально сократившее нашу численность[17]. В то время численность подвида, который мы сегодня зовем человеком, рухнуло до всего шести сотен. Ныне этого было бы достаточно, чтобы мы оказались в списке биологических видов, которым угрожает исчезновение, и тем самым обеспечили в нем наличие по крайней мере одного вида, с ценностью спасения которого согласились бы абсолютно все. И хотя вымирание обернулось трагедией для подавляющего большинства наших предков, оно оказалось благословением для тех из нас, кто выжил.

Многие современные ученые считают, что тот природный катаклизм подействовал как генетический фильтр – он отсеял из наших рядов всех, кому не доставало предприимчивости, и, в основном, позволил выжить тем, у кого нашлось достаточно желания и дерзости исследовать новое. Иначе говоря, живи в ту эпоху такие наши друзья, кто предпочитает ходить в один и тот же ресторан и заказывать там отбивную с картошкой, они, скорее всего, сгинули бы, тогда как у искателей острых ощущений, кому в охотку отыскивать новых поваров и пробовать блюда вроде тухлой акулятины или жареных свиных ушей, возможностей выжить оказалось бы больше.

Ученые сделали этот вывод, потому что сотни тысяч лет человечество оставалось вблизи мест своего происхождения в Африке. Но затем, как показывают окаменелости, найденные в Китае и Израиле, в течение нескольких тысячелетий после вымирания потомки тех едва выживших «внезапно» двинулись в далекие новые миры[18]. В 2015 году эти открытия подкрепил и анализ генетического материала и современного населения, и древнего. Подтвердилось, что пятьдесят тысяч лет назад человечество уже распространилось по всей Европе, а двенадцать тысяч лет назад – по всему земному шару. Такая стремительная колонизация предполагает глубинную эволюцию нашего биологического вида. Для сравнения: неандертальцы обитали на Земле сотни тысяч лет, но никогда не покидали пределов Европы и Центральной и Западной Азии.

Если наш биологический вид изменился вследствие того катастрофического события – если та суровая эпоха нашего существования благоволила к тем, кто был более склонен осваивать новые территории и рисковать, – тогда наше отношение к переменам должен запечатлевать и наш генетический профиль. Сегодня нашему биологическому виду полагается иметь ген – или набор генов, – подталкивающий нас не довольствоваться заданными обстоятельствами, а искать новое и неведомое. Ученые обнаружили такой ген в 1996 году. Он называется DRD4, или дофаминовый рецептор D4, поскольку влияет на то, как мозг откликается на дофамин[19].

Дофамин – нейромедиатор, один из белков, посредством которых нейроны общаются друг с другом. Он играет особую роль в системе вознаграждения в мозге – об этом я расскажу подробнее в Главе 3. А пока лишь отмечу, что система вознаграждения зарождает в нас ощущение удовольствия, и дофамин эти сигналы переносит. Без системы вознаграждения вам было бы все равно, говорит ли вам полицейский: «На сей раз отделаетесь предупреждением», – или репортер Си-эн-эн произносит: «Ученые только что обнаружили экзопланету номер четыре тысячи».