Штамм. Начало - Чак Хоган

– Есть, получил, – сказал четвертый и начал зачитывать с дисплея коммуникатора: – Бортовой регистрационный знак N323RG. Боинг 777-200LR. Последнюю транзитную проверку прошел четыре дня назад в аэропорту Атланта-Хартсфилд. Заменена сносившаяся заслонка в реверсере тяги левого двигателя и изношенная втулка подшипника в правом. Ремонт вмятины на каретке левого хвостового внутреннего закрылка отложен – не вписывался в график движения. В итоге выдана медицинская справка: самолет практически здоров.

– «Три семерки» – это ведь недавнее приобретение компании, правильно? Они добавились к флоту «Реджис» год-два назад.

– Максимальная пассажировместимость – триста один. В этом рейсе на борту двести десять человек. Сто девяносто девять пассажиров, два пилота, девять членов экипажа.

– Безбилетники? – Имелись в виду младенцы.

– По данным, которые у меня, – ни одного.

– Классическая тактика, – гнул свое агент, выдвинувший версию теракта. – Организовать нарушение порядка, дождаться тех, кто откликнется первым, собрать аудиторию для максимального эффекта и – рвануть.

– Если так, мы уже мертвы.

Агенты переглянулись. Чувствовалось, что им не по себе.

– Нужно отогнать спасательные машины. И, кстати, что за дурак топтался там на крыле?

Капитан Наварро выдвинулся вперед, удивив их ответом:

– Это был я.

– А-а… Ну ладно. – Агент кашлянул в кулак. – Это разрешается только техническому персоналу, капитан. Правила ФАУ.

– Я их знаю.

– Ну? И что вы там видели? Рассмотрели хоть что-нибудь?

– Ничего, – ответил Наварро. – Ничего не видел, ничего не слышал. Шторки всех иллюминаторов опущены.

– Вы говорите, опущены? Все?

– Все.

– Вы пробовали открыть люк над крылом?

– В общем, да.

– И что?

– Его заклинило.

– Заклинило? Это невозможно.

– Заклинило, – повторил капитан, выказывая перед этими пятью агентами еще больше выдержки, чем того требовало общение с его собственными детьми.

Старший отошел в сторону, чтобы поговорить по коммуникатору. Капитан Наварро посмотрел на остальных.

– Так что мы собираемся здесь делать?

– Вот мы и ждем, чтобы это понять.

– Ждем? Вы знаете, сколько пассажиров на борту? И сколько раз они уже позвонили по девять-один-один.

Один из агентов покачал головой.

– С этого самолета на девять-один-один еще не поступило ни одного звонка.

– До сих пор ни одного? – переспросил капитан Наварро.

– На сто девяносто девять человек – ноль звонков, – сказал другой агент. – Это плохо.

– Это очень плохо.

Капитан Наварро в изумлении уставился на них.

– Мы должны что-то сделать, и немедленно. Я не собираюсь ждать разрешения на то, чтобы схватить топор и начать крушить окна, если за ними умирают люди. В этом самолете нет воздуха.

Старший агент оторвался от разговора по коммуникатору:

– Резак уже везут. Будем вскрывать самолет.

Чесапикский залив, черный и пенный в этот поздний час…

В застекленном патио большого дома, оседлавшего живописный утес, что высится над заливом, в специально сконструированном инвалидном кресле вольно сидел мужчина. Для его удобства – и для вящей скромности – лампы были притушены. Промышленные термостаты, коих только в этом помещении было три штуки, поддерживали необходимую температуру – ровно семнадцать градусов. Тихо играла музыка Стравинского. «Весна священная», изливавшаяся из скрытых динамиков, призвана была заглушить неустанное шух-шух-шух насоса диализной установки.

Легкий парок вырывался изо рта инвалида. Взглянув на него, сторонний наблюдатель пришел бы к выводу, что мужчина при смерти, и еще, возможно, подумал бы, что стал свидетелем последних дней – или недель – поразительно успешной, судя по семи гектарам поместья, жизни. Этот сторонний наблюдатель мог бы даже отметить иронию судьбы: при столь очевидном богатстве и высоком положении в обществе мужчину ждала та же участь, что и последнего нищего.

Вот только Элдрич Палмер в могилу не собирался. Ему шел семьдесят шестой год, и он не испытывал ни малейшего желания сдавать позиции. Даже на самую малую толику.

Известный инвестор, бизнесмен, теолог, доверенное лицо власть имущих, последние семь лет он каждый вечер тратил три-четыре часа на эту процедуру. Его здоровье и впрямь было хрупким, однако организм успешно сопротивлялся недугам. Врачи находились при Палмере круглые сутки, а своим медицинским оборудованием дом не уступал лучшим больницам.

Богатые люди могут позволить себе великолепное медицинское обслуживание, так же как они могут позволить себе и эксцентричность. Свои странности Элдрич Палмер скрывал не только от широкой общественности, но и от близких ему людей. Он никогда не был женат. Он не произвел на свет ни единого наследника. Главным предметом слухов и сплетен было то, каким же образом Палмер распорядится своим состоянием после смерти. В «Стоунхарт груп», его главной инвестиционной компании, у Палмера не было ни заместителей, ни преемников. Он не был связан – во всяком случае, открыто – с какими-либо фондами или благотворительными организациями, что резко отличало его от тех двух соперников, которые каждый год пытались обскакать его (и друг друга) в стремлении занять первую строчку списка самых богатых американцев по версии журнала «Форбс»: основателя «Майкрософта» Билла Гейтса и главы инвестиционной компании «Беркшир-Хатауэй» Уоррена Баффета. (Если бы журнал «Форбс» учел некоторые золотые резервы в Южной Америке и активы кое-каких теневых корпораций в Африке, Палмер утвердился бы на этой строчке единолично и навсегда.) Палмер даже не удосужился составить завещание – вещь, немыслимая для любого человека, обладающего хотя бы миллионной долей его богатства и влиятельности.

А все дело было в том, что Элдрич Палмер просто не собирался умирать…

Гемодиализ – это процедура, в ходе которой кровь выводится из организма по системе трубок и проходит через фильтры сверхтонкой очистки в диализаторе (он же «искусственная почка»), после чего возвращается в организм, освобожденная от всяких нежелательных продуктов выделения и примесей. Иглы для ввода и вывода крови вставляются в синтетическую артериовенозную фистулу, вживленную в предплечье. Диализная установка, новейшая модель компании «Фрезениус»,[11]вела постоянный мониторинг крови Палмера и, если какие-то параметры отклонялись от нормы, немедленно извещала доктора Фицуильяма, который никогда не находился дальше, чем в двух комнатах от пациента.