Девушка в зеркале - Элизабет Гарвер Джордан

терпения смотреть на человека, который не хочет и пальцем пошевелить!

Лори вынул наполовину докуренную сигарету изо рта и, не найдя под рукой пепельницы, аккуратно затушил ее о полированную крышку несессера. Он побледнел.

– И на этом мы закончим разговор, Бэнгс, – тихо сказал он. – Вы с Эпштейном и Хэксоном, кажется, не понимаете всего одну вещь. Если вам не нравится, как обстоят дела, очень просто все изменить. И минуты не уйдет на то, чтобы завершить наше сотрудничество.

– Я знаю. – Бэнгс вернулся в свое кресло и без сил упал в него, по-прежнему не вынимая руки из карманов. Он с отчаянием разглядывал собственные вытянутые ноги.

– Теперь понятно, что оно значит для тебя, – мрачно продолжил он. – Наше соавторство – одно такое на тысячу. Оно основано на дружбе, так же как и на финансовом интересе. Если уж говорить начисто, оно представляет комбинацию ума, способностей, взаимной поддержки и общих взглядов, которая встречается лишь раз в жизни, если встречается вообще. И все-таки за год тебе это надоело, ты устал работать. Ты готов бросить этим заниматься и заодно бросить людей, чьи интересы перестали тебя волновать. Ты пропадаешь по кабаре, гостиницам и ресторанам, а мог бы писать в это время. Мог бы делать настоящую работу, – Бэнгс выделил это слово, – работу, за которую многие бы душу продали.

Он закончил свою речь на высокой ноте и уселся с таким видом, словно все уже сказал.

Лори зажег новую сигарету, втянул дым и выдохнул несколько аккуратных колечек. За то время, что он провел в колледже (впрочем, довольно недолгое), он успел освоить это искусство. Теперь он с восторгом смотрел на то, как колечки поменьше проходят сквозь колечки побольше, и говорил нарочито беззаботно.

– Неплохая сцена, Бэнгс, – сказал он, – ты явно к ней готовился. Но она имела бы куда больший эффект, если бы ты не разорялся понапрасну. Я работал как лошадь, весь прошлый год, и тебе это известно. Теперь я отдыхаю – отлыниваю, если тебе нравится это слово.

Следующую фразу Лори будто выплюнул прямо в лицо друга:

– Вы с Эпштейном и Хэксоном сбережете нервы, если будете думать о своих делах и оставите меня в покое.

Бэнгс поднял взгляд, но тут же его опустил.

– Ты и есть наше дело, – мрачно напомнил он своему компаньону. – Вышло так, что я не могу работать без тебя, – добавил он слишком поспешно. – Ты знаешь это. И ты знаешь, что у меня есть готовый сюжет. Святые угодники, эта история кипит во мне! Я схожу с ума, так хочу перенести ее на бумагу. И вот я сижу, смотрю, как ты убиваешь время, и мы с тобой оба знаем, что всем было бы куда лучше, если бы ты писал. Боже всемогущий, Лори, работа – это самое главное в жизни. Разве это совсем ничего для тебя не значит?

– Только не сейчас, – проговорил Лори со спокойствием, которое сводило Бэнгса с ума.

– Думаю, с тобой не все в порядке.

Лори дернулся, но не ответил. Он надеялся, что Бэнгс продолжит говорить и это заглушит эхо его последних слов. Но этого не произошло. Родни теперь осознавал, что потерпел неудачу. Лори снова подошел к зеркалу, на руке у него висел галстук.

– Закончим на этом, – сказал Бэнгс. – Обдумай все и реши, что ты хочешь делать с контрактом.

– Да, хорошо.

Лори ответил тем же тоном, что и минутой раньше, и своего мнения явно не поменял. Но слова Бэнгса о контракте его озадачили. Он не верил, что Родни или Эпштейн так легко откажутся от сотрудничества с ним. Час назад он и представить себе не мог, что Родни Бэнгс может сказать ему такое.

Он начинал понимать, насколько измотал нервы своим компаньонам за тот месяц, который прошел с момента его возвращения в Нью-Йорк. Лори ощущал некий дискомфорт, который другой человек мог бы принять за уколы совести, но Лори на такое не был способен, он был просто возмущен. Кроме того, он думал о том, что найдет в Нью-Йорке приключения, а они так и не начались.

Он мрачно размышлял об этом и завязывал галстук с еще большей тщательностью. Вдруг нечто, отразившееся в зеркале, привлекло его внимание. Он начал изучать это с растущим интересом. В зеркале отражалось широкое окно небольшой квартиры в доме напротив. Несмотря на январский холод, оно было открыто, и спокойная полная женщина средних лет, явно прислуга, сидела на подоконнике и натирала окно изнутри. Сцена была довольно яркая и чем-то напоминала мираж или видение.

Лори повернулся к единственному окну их туалетной комнаты, довольно большому. Сквозь него он увидел только другое крыло своего дома. Лори позвал на помощь Бэнгса, который медленно поднялся и, подойдя к нему, посмотрел в окно без особого интереса.

– Должно быть, это отражается дом, который расположен наискосок. Наверное, то старое красное здание, в котором сдают номера, в юго-восточном углу площади. Если бы мы взяли комнату окнами на запад, то нам было бы лучше его видно.

– Как бы там ни было, – сказал Лори, – но у нас словно билеты в первый ряд, чтобы разглядывать тех, кто там живет. Интересно, кто владелец?

У Бэнгса не было никаких мыслей на этот счет. Но он был благодарен этой маленькой сцене за то, что она заставила его подняться и подойти к своему другу уже без прежнего раздражения. Он обнял Лори за плечи, заглянул ему в глаза. Выражение лица Бэнгса чем-то напомнило Девону любимого колли, который был у Лори в детстве.

«Все в порядке?» – спрашивал взгляд Родни, точь-в-точь как смотрел вопросительно пес на своего десятилетнего хозяина, если что-то случалось. Правила жизни Родни основывались на нескольких простых законах, первым из которых была верность. Он уже упрекал себя за то, что только что сказал и сделал. Лори закончил завязывать галстук и повернулся к нему с самой веселой своей улыбкой.

– Поспеши и заканчивай одеваться, – бодро предложил он. – Пойдем завтракать. Если ты намерен ждать меня, как ягненок Мэри, то, видимо, мне придется тебя кормить.

Родни улыбнулся, впервые за несколько дней. Он заторопился, и десять минут спустя оба молодых человека вышли на улицу в хорошем настроении. Неясно было, откуда оно взялось, но оба радовались этому, хотя и не любили «всякую сентиментальную всячину» и обычно мало обращали внимания на то, кто и что из них почувствовал. Но в предыдущие полчаса впервые их дружба оказалась на грани серьезного разлада, и души каждого словно успели коснуться ледяные пальцы возможного одиночества. Им удалось загладить