Спасти Персефону - Мария Самтенко

что вы достали о нем спрашивать! Ты, Арес, Посейдон, Зевс! Афина, Гера, Афродита — хотя, казалось бы, ей-то зачем?! А из подземных вообще каждый второй! Ну, эти только пока я правил. И ладно бы меня понимали с первого раза! Да в первые двести лет своего царствования я всерьез обдумывал повесить табличку со словом «Нет» и тыкать в нее каждый раз, когда меня спросят про серп! — он помолчал и добавил, — а потом во вторую, с текстом: «Сбросьте этого идиота в лаву».

— То есть ты не расскажешь, — с усмешкой уточнила Персефона. — Я знаю, что значит поклясться Стиксом, но, наверно, ты можешь и сам сходить за серпом?..

— Я не собираюсь этого делать, — отчеканил Аид.

— Подумай, — тихо сказала царица, вонзая длинные ногти в деревянный стол, и воздух вдруг наполнил острый запах свежей листвы. Столик ощетинился деревянными прутьями, стены зашевелились, выпуская ветки с острыми шипами, по мраморным колоннам, поддерживающим карниз над балкончиком, заскользили толстые, с бедро взрослого мужчины, лианы.

Аид встал. Под ногами шевелились камни, их толкали крохотные ростки. Пока еще крохотные — похоже, их повелительнице не хотелось скакать с камня на камень подобно козе, когда они рванутся вперед, пронзая живую плоть. Лианы оплели мраморные колонны плотным ковром и продолжали ползти вперед. Кое-где они выбрасывали огромные, истекающие липким нектаром цветы.

Персефона улыбалась, и в этой улыбке не было ни грамма тепла:

— Хочешь узнать, что такое зеленый ад? Или, может, ты согласишься подумать над моей просьбой?

— Нет.

В этом коротком слове, пожалуй, впервые за тысячу лет зазвучало эхо бездны Тартара, отзвуки смеха героев в Элизиуме, стоны теней на асфоделевых полях и истошные вопли грешников. И весь Подземный мир словно ожил, осветился изнутри, обретая новые краски, потянулся к Аиду миллионами незримых щупалец, разрывая зеленые петли, ломая деревья, обращая липкий нектар в древесную пыль.

Сила тени схлестнулась с силой природы.

Персефона отступила на шаг, но не ослабила натиск. Напротив — по мановению ее руки шевелящиеся на полу камни разлетелись в стороны, обратившись хищными птицами, и то, что Аид поначалу принял за бамбуковые заросли, оказалось гигантским термитником. Он вскинул голову, обращая термитов в прах и убивая на лету клекочущих птиц, и нашел взглядом глаза Персефоны.

В ее зрачках плескался обещанный зеленый ад, черты лица заострились, губы были закушены от напряжения.

— Я тоже могу использовать силу смерти, — хрипло сказала она, и на бушующих лианах появились шипы, но не зеленые, а черные, мертвые.

Попадавшие на землю птицы снова взметнулись в воздух — перья темнели, срастались между собой, и орлы превращались в мертвых летучих мышей. Под ногами зашевелились убитые термиты, соединяясь во что-то хищное, жуткое.

Но что могут термиты против бездны Тартара в глазах царя?..

Персефона дернулась, как от пощечины, отшатнулась назад. Запрокинула голову, пытаясь остановить бегущую из носа серебристую кровь, и устало опустилась на пол — гигантский термитник превратился в обычные каменные плиты.

Аид наклонился к ней — в его глазах медленно остывала бурлящая тьма — и ткнул пальцем в лианы, все еще обвивающие мраморные колонны:

— Убери. Свою. Траву.

Персефона возмущенно фыркнула, забрызгав кровью хитон:

— Да что бы ты понимал?! Вот это — трава! — она устало пнула стену, и из трещинки выросла марихуана. — А это — лианы!

Аид захохотал и сел на пол рядом с ней.

— Обязательно было так делать? — осведомилась Персефона, щелчком пальцев обращая заросли в пепел. — Я знаю тебя меньше дня, и за это время ты не упустил ни одну возможность подраться.

— Да их было-то всего две, — рассмеялся бывший царь, наколдовал чашу с кумысом и протянул Персефоне. — Почему бы не подраться с хорошим противником? У тебя интересная техника: муравьи, конопля, дохлятина…

Царица осторожно отпила кумыс и, материализовав отрез шелковой ткани, вытерла нос:

— Не представляю, как ты пьешь эту гадость, — сказала она, делая второй глоток, наверно, чтобы лучше распробовать «гадость». — Насчет серпа Крона я поняла. Но ты же можешь рассказать насчет мойр? Мне все еще интересно, почему ты их убил.

— Ну, если это немного компенсирует тебе моральные убытки от столетних поисков, — Аид попросил ее материализовать гроздь винограда и начал рассказывать. — Все началось с Левки…

Он лгал. Не с Левки все начиналось, а с Крона. С его безумно широкого рта, с его блестящей от жира бороды, с темно-красного покрывала его желудка, охватывающего маленького Кронида давящей массой.

С пророчества.

Однажды Повелителю Времени Крону предсказали, что его свергнет сын. И он почему-то решил, что лучшим решением проблемы будет проглотить всех своих детей.

Но в той истории, которую Аид планировал рассказывать Персефоне, все началось с Левки.

Левка.

Серебристые глаза, серебристые волосы и серебристый колокольчик ее смеха. Кожа нежная, словно молодой лист, и тоже отдает шелковистым серебром. Хочется прикоснуться, но ты — Кронид, лавагет, Владыка — не решаешься. Все ждешь, что серебро обожжет пальцы холодом, все глядишь на щебечущую о каком-то порванном ожерелье нимфу.

«Кто ты? Я подарю тебе тысячу ожерелий, хочешь?»

Она выпрямляется и пятится назад: почтительно, но поспешно.

«Левка, о великий Зевс!»

Она вновь отступает, когда ты начинаешь смеяться:

«А с чего ты взяла, что я Зевс? Он что, тоже ходит и обещает всем подряд ожерелья?»

Смех нимфы отзывается колокольчиком, когда ты объясняешь, что ты — жуткий подземный Владыка, и являешься только чтобы карать. Принципиально, да. В мегарон идешь — карать, в покои идешь — карать, в купальню, ну и мало еще куда принципиально ходишь только чтобы карать. А ожерелья — так, временное помутнение. Скоро пройдет. И вот, пока не прошло, хотелось бы знать, что прелестная нимфа забыла у истоков Коцита. И не может ли скромный подземный царь ей чем-то помочь?..

Левке не нужна помощь, она здесь живет, и еще она, видимо, успела настроиться на появление Зевса. И ты, уже прощаясь, вдруг понимаешь, что заблудился пальцами в серебристых волосах.

И что ее серебро — не холодный металл украшений, а шелковистая листва растущих у Коцита тополей.

— Сначала я захотел сделать ее своей Владычицей, — тихо сказал Аид, усилием воли сбрасывая с ресниц мороку серебристых листьев. — Но потом понял, что она не сможет это принять.

— Что «это»? — нетерпеливо спросила царица.

— То, что делает нас Владыками. Ну, или то, что не дает нам рехнуться, когда приходится управлять всем этим. Выбирай, что нравится, — предложил он. — У Левки этого не было. Да оно и не так уж встречается, тем более у нимф. И я любил ее такой,