Легенда о Кудеяре - Наталья Иртенина

Звиздецкий умудренно кивает и под стол немножко уползает, чтобы под гневным взглядом мэра не опалиться. А Кондрат Кузьмич галстук оправил, зачес на плеши пригладил, воды хлебнул и гнев поумирил.

– Щекотуна упредили? – спрашивает.

– Упредили, Кондрат Кузьмич, – отвечают, – на тройную ставку согласился. Всех своих выведет на праздник, обещался. Все семейство будет народ до ночи щекотать и взбадривать.

– Тройную ставку? – задумался Кондрат Кузьмич. – А не много ему будет, псу приблудному? Откуда взялся, не говорит, а тройные ставки требует?

– Иначе никак не соглашался. Говорит, выходной у меня, и точка.

– Да и пес с ним, – задобрел Кондрат Кузьмич, – пущай народ только шибче взбадривает. Да следите за ним, чтоб не перестарался, чтоб не помер никто на месте и икоток, припадков разных не было. Мне конфузов перед побратимами не нужно. С Упыревичем дело сладили? – Кондрат Кузьмич оборотился к главному своему начальнику безопасности.

– Упирается, – тот отвечает. – Мы уж и так, и эдак. И готовый продукт обещали на дом ему прислать, и живьем добровольцев предлагали. Отвергает начисто. Говорит, хочу на ваш праздник антинародной жизни поглядеть, как вы народ гнобите и перед иноземными людоедами этим похваляетесь.

– Людоеды ему, значит, иноземные не нравятся, – Кондрат Кузьмич хмурится, – а сам себе, кровосос малярийный, нравится. – И подумавши, говорит: – А пусть глядит, пиявка болотная. Только окружение к нему приставить, глаз не сводить, на центральную улицу не пускать, а то у гренуйских важных персон, которые на празднике будут, от него может несварение сделаться или, пуще того, родимец хватит. Нам сего не надобно. Мы дружбу с ними учинили и должны соответствовать, в огорчение дорогих гостей не вводить. А захочет к кому из местных простых рыл присосаться – не препятствовать. Пущай тешится. Только опять же, чтоб важных персон иноземных окрест не было. А будут – Упыря оттеснить и загородить.

– Да-а, его оттеснишь, – отвечает главный начальник безопасности, думами отягчившись, – на центральную не пустишь. Мои молодцы от него на три шага держатся, ближе не рискуют, всех застращал.

– Это каким таким оружием он моих молодцов-удальцов застращать сумел? – Кондрат Кузьмич бровьми недовольно двигает, будто не знает. А все-то он знает, только обидно ему, что Упырь-кровосос еще силу показывает и на освобожденный народ влияние имеет.

– А оружие у него, Кондрат Кузьмич, простое – взгляд удавий да тросточка пенсионерская. Вот этой тросточкой с выдвижным лезвием он головы срезать может, если осерчает. Взором руки-ноги будто свяжет и голову с шеи долой. А все потому, что сердить его никак нельзя, Яков Львовича. Он хоть мшистый, но на расправу быстрый.

– А с другой стороны, – вслух размышляет на это Кондрат Кузьмич, – может, пристрелить его, аки пса бешеного?

Очень не нравятся ему этакие слова начальника безопасности. Потому что какая же это выходит безопасность, ежели по городу беспрепятственно разгуливает такое мрачное явление из темного прошлого, да еще в любой момент может на важных приезжих персон воздействие оказать, телесное и душевное? А если, страшно молвить, на самого Кондрат Кузьмича покуситься задумает?

Но тут уж ему на вопрос ответить никто не мог, потому как это дело государственное и только самому Кондрат Кузьмичу его решать. Даже Иван Сидорыч тут не в силе и не в правде.

– Да нет, пес с ним тоже, – отвечает сам себе Кондрат Кузьмич. – Авось пригодится еще, старый хрыч.

А среди малых городских шишек кто покивал на это, доброте и отходчивости Кондрат Кузьмича обрадовамшись, а кто и сдосадовал, мысли про себя затаил. Небось подумали, эге, старого подельника пожалел, сколько с ним делов понастряпали во времена культа личности, а то и раньше, да и позже рыл друг от дружки вроде не воротили до той преобразовательной перестройки. А как та катастройка началась, так и разбежались по разным углам, разругались насмерть. Кондрат Кузьмич нам свободу объявил, а Яков Львович, ни дна ему, ни крышки, наоборот, в темное прошлое всех засадить обратно хочет. Только ничего у него не выйдет. Кондрат Кузьмич не даст ему такое насилие обратное над народом сотворить. А что пожалел, так это ничего. Мы, кудеяровичи, тоже народ жалостный. Можем прибить, а можем и пожалеть, нам это поровну.

Вот Кондрат Кузьмич все указания раздал, с кого надо спросил, о народе и важных гренуйских гостях заботу проявил да малых городских шишек с совещания погнал. А господина иноземного советника Дварфинка там не было, затем что его это не очень касаемо и ему тут без надобностей. Кондрат же Кузьмич велел себе пилюлю от головы принесть и со своей секретарской девицей после разговор затеял для скорейшего головного выздоровления. А о чем он с ней разговаривал, то нам неведомо, потому как Кондрат Кузьмич большой уважитель противоположного полу и знаток всех их женских тонкостей. И никоторая на него никогда не жаловалась и обойдена им не была, а особо – юные румяные девицы. Сам же Кондрат Кузьмич безбрачный и одинокий, но в непременном поиске и всегда об этом любил говорить.

Только и секретарская девица Кондрат Кузьмичу скорейшего излечения не сделала. Совсем расхворавшись и мозгами будто в голове бултыхаясь, вызвал он себе кортежную машину и поехал в оздоровительный салон госпожи Лолы. А госпожу эту Лолу многие кудеяровичи не терпели, оттого что она замужем за тремя Горынычами и сама тоже немалая экстраведьма.

Из Гренуя недоросли опять в канализации отправились, а оттуда в Кудеяр обратно вылезли. Студень разбитый нос придерживал, Аншлаг зубы пересчитывал, досчитаться не мог, у Башки одно ухо замалиновело и покрупнело, и рукав на ниточке висел. Но веселые шли, гордые. Одолели трех гренуйских бездельников, и еще двух, которые тем на помощь выскочили. А которого на асфальте валтузили, тот сам в сторону уполз и в битве не участвовал, кости собирал.

Из канализаций выбрамшись, пошли сразу к озеру отмываться, чтоб переливами на лицевых фасадах не сиять. А озеро у нас дивно-дивное, Кладенец зовется. В размер не так чтоб большое, а глубины немереной, там и водолазам утопнуть – раз плюнуть, а если и полезут на дно, все равно ничего не увидят. Вода в озере темным-темна, а уж холодна вглуби так, что зубы отскакивают, только наверху теплая бывает. А когда город был не город, а так, село Кудеяровка, прозывалось наше озеро Святым, и вокруг него Божьи люди на коленках обползали, кто по разу, а кто и по три раза. Которые от болезней таким манером избавлялись, а которые грехи с себя сымали. От тех пор осталась у нас тропка, коленками обтертая, сейчас только заросла кой-где, а под самым боком у города в Мертвяцкий овраг ныряет. Там ее и не видно вовсе с-под кустов бурьянных, густых и колючих, да деревьев ветвястых. А Мертвяцкий овраг потому, что покойников там завсегда находят, очень удобное место для них. Кого зарезанного, кого удавленного, разные там бывают покойники, со всего, можно сказать, городу, будто вот магнитом каким их туда затягивает. Бабы Мертвяцким оврагом малых ребят пугают, чтоб не шалили, а которая постарше шпана там гулянки назначает, храбрость проверять и перед девками крутить.