Золотой дар - Джейн Энн Кренц

— И какое отношение все это имеет к вашему отцу? — холодно спросил Джонас.

— А такое, что он у меня тоже закоренелый бродяга.

Вам говорит что-нибудь имя Эмерсон Эймс?

Верити заметила, что не на шутку завелась и слишком яростно орудует скалкой… С чего бы это? Надо расслабиться.

Небрежным ударом ножа Джонас рассек луковицу.

— Безусловно. Вы имеете в виду Эмерсона Эймса, автора «Сопоставления»? Пару лет назад эта вещь наделала немало шума.

— Вот именно.

— Черт возьми! Эта книга стала настоящим событием. В нашем колледже все, кто хоть как-то интересовался историей, считали своим долгом обзавестись собственным экземпляром… Да, но что произошло с вашим отцом после этого? Он написал еще что-нибудь?

— К сожалению, нет, — тяжело вздохнула Верити. — Он вбил себе в голову, что «Сопоставление» совершенно не в его стиле, поклялся никогда больше не писать ничего подобного и вернулся к прежней дешевой писанине. И еще уверяет, что это доставляет ему гораздо большее удовольствие! Можете себе представить?

— Что же это за писанина? — с интересом посмотрел на нее Джонас.

— Вестерны в мягкой обложке, — поморщилась Верити. — Нет, вы только подумайте! Человек, которого «Нью-Йорк тайме» назвала писателем года! Да-да, там писали, что он «бесстрашно и решительно вскрыл парадоксы и сложности современной жизни»!

И вот этот «бесстрашный» гений не просто пасует, но еще нагло заявляет, что будет до конца жизни кропать свои идиотские вестерны!

Какое-то время Джонас задумчиво смотрел на нее, а потом вдруг расхохотался. Веселые искорки плясали в его золотых глазах. Хриплый мужской смех затопил маленькую кухоньку.

— Кажется, — наконец выдавил он сквозь приступы безудержного хохота, — мы с вашим отцом и впрямь похожи. — Резким ударом ножа он расправился со второй луковицей. — Надеюсь, мне посчастливится познакомиться с ним.

— Сдается мне, у вас и в самом деле много общего, — неодобрительно пробурчала Верити.

Джонас снова затрясся от смеха и вдруг ловким движением подкинул вверх свой нож. Верити затаила дыхание, глядя, как переворачивается остро отточенное лезвие.

Живо представив себе кровь на порезанных пальцах, она замерла, вцепившись в край стойки. Но Джонас столь же внезапно подхватил нож и как ни в чем не бывало продолжил шинковать лук. Верити облегченно вздохнула и с трудом заставила себя не содрогнуться.

— Думаю, с вашим отцом нас роднит желание жить в реальном мире, не увлекаясь фантомами научных и литературных изысканий.

— Вот как? А я-то считала, что вы оба просто слишком ленивы и потому ищете легких путей! — назидательно хмыкнула Верити.

Джонас мгновенно подобрался. Теперь голос его звучал угрожающе резко и холодно:

— Полегче, леди. Вы просто не понимаете, что несете. Не всякий талант есть Божье благословение. Иной дар может погубить своего обладателя или довести его до безумия. Надеюсь, вашему отцу его талант попросту смертельно надоел. И вы не в праве выносить ему приговор.

Верити вздрогнула. Она сразу поняла, что Джонас хорошо знает, о чем говорит. И инстинктивно попыталась сменить тему.

— Это глупый спор, мистер Куаррел. Лучше займитесь-ка луком, — беззаботно прощебетала она. — А когда закончите, приступайте к морковке. Я хочу сделать ее сегодня в соусе-жульен. Вам это знакомо?

— Естественно, шефиня. Как прикажете… Впрочем, у меня есть еще один вопрос.

Верити опасливо покосилась на него:

— Что за вопрос?

— Видите ли, я ведь никогда не работал в заведении с вегетарианской кухней, — улыбнулся он. Верити сразу не понравилась эта чересчур наивная улыбка. — А для чего используется это «чистейшее» оливковое масло?

— В частности, для заправки салатов, — ехидно пояснила она. — И ради Бога, избавьте меня от ваших детских шуточек. «Чистейшее»— да будет вам известно — означает лишь то, что это масло высшей категории, то есть получено при первичном отжиме лучших оливок.

— Ах вот оно что! Кто бы мог подумать?! А я-то, грешным делом, решил, что «чистейшее»— это когда масло слишком залежится на полке. Ну, вроде как несчастные старые девы, у которых никогда не было любовника.

Она не смогла ничего поделать с предательски вспыхнувшими щеками… Он всего лишь неудачно сострил, сказала себе Верити. Откуда ему знать о ее сексуальном опыте?!

— Ваша шутка сделала бы честь типичному неотесанному мужлану. Не хотелось бы ранить ваше мужское самолюбие, но, поверьте, на свете есть вещи гораздо печальнее, чем остаться без любовника.

Губы Джонаса дрогнули в усмешке.

— Например?

— Например, неожиданно обнаружить, что наняла на работу человека, который не знает даже, что такое оливковое масло.

— Не печалься, хозяйка. Я хороший ученик;

«Что ж, в целом жизнь при вегетарианском кафе оказалась не такой уж паршивой, подумал Джонас вечером в воскресенье, когда были вымыты последние тарелки и пришло время закрываться. Доводилось бывать в местечках и похуже. Посетители кафе» У нас без мяса» были, конечно, с претензией, зато безобидные. Они всеми силами старались выглядеть беззаботными и шикарными, вовсю демонстрируя прекрасные манеры и хорошую спортивную форму… Да Бог с ними, пускай себе выпендриваются! Зато щедро дают на чай, грех жаловаться…

Могло быть и хуже.

Неприятные воспоминания о паре-тройке случаев из бывшей практики официанта лишний раз убедили Джонаса в этом.

Сегодня вечером посетителей было немного, но Верити, как назло, просчиталась и супа-пюре из брокколи получилось гораздо меньше, чем требовалось. Джонас заметил, что хозяйка сильно перепугалась. Он почувствовал почти непреодолимое желание притянуть ее к себе, чмокнуть в кончик вздернутого носа и заверить, что это все пустяки. Но Джонас справился с искушением. Он был далеко не идиот.

Он прекрасно понимал, что этот поцелуй обернулся бы немедленным расчетом и вылетом за двери кафе «У нас без мяса». У хозяйки язычок острее бритвы, по сравнению с ним даже припрятанный в сумке нож казался Джонасу тупой железякой.

Отвратительный характер позволял Верити без зазрения совести устраивать ему жуткие выволочки.

«Скандалистка!»— решил Джонас после длительного беспристрастного размышления о характере Верити Эймс. Меньше всего на свете ему хотелось бы ссориться со своей хозяйкой. А больше всего хотелось заставить ее улыбнуться.

Надо сказать, что улыбка у этой мегеры была просто ослепительная. С самого первого раза Джонас был очарован, да что там очарован — покорен! Он давно заметил, что как только лицо Верити озарялось этой удивительной — теплой, лучистой и чувственной — улыбкой, он тотчас же прирастал к месту и с тупым изумлением пялился на нее.