Горец-любовник - Ханна Хауэлл

– А сейчас что ты надулась? – спросил Грегор, аккуратно сложив в тряпицу остатки их трапезы (надо сказать, что и это сделать в темноте было совсем не просто).

– Откуда ты знаешь, что я надулась? Ты же не видишь моего лица.

– Когда ты чем-то раздражена, ты издаешь звуки.

– Звуки? Какие еще звуки?

– Тихо фыркаешь.

– Дамы не фыркают.

– Конечно, нет. Простите, ошибся.

Алана решила не отвечать на его слова, потому что произнесены они были с издевкой.

– Что ты сейчас делаешь? – спросила она.

– Пытаюсь собрать немного еды. Простое дело. Вернее, было бы таковым, если бы хоть немного света, – проворчал Грегор, и тут же спросил: – Так что же тебя так раздражает?

Алана вздохнула.

– Я как раз думала о том, какой слабой я оказалась. – Грегор издал звук, похожий на сдавленный смешок, и Алана решила, что должна почувствовать себя польщенной, если его позабавило ее заявление. – Я всегда себе говорила, что темнота на меня не действует. Не пугает меня. Ну что ж, я больше не могу себе лгать. Она меня пугает. И еще – этот твой план побега… Попытаться открыть люк, стоя на твоих плечах, – идея, конечно, хорошая, и я попытаюсь так и сделать. Но при мысли о том, что я буду стоять так высоко, мне становится страшно. Меня измучили сырость и холод, я чувствую, как они пробираются даже в мои кости. И всякий раз, когда кто-то из Гоуэнов спрашивает меня, кто я такая, мне все труднее им не отвечать. Внутри меня… словно сидит кто-то – тот, кто готов выкрикнуть мое имя и сказать, где я живу, рассказать им, как добраться до моих людей, чтобы те как можно быстрее меня выкупили. И с каждым днем этот кто-то во мне становится все больше. Вот такая я малодушная.

Грегор с трудом подавил смех, когда, придвинувшись к девушке, обнял ее за худенькие плечи. Голос ее звучал так, что было ясно: она очень на себя злится. Он хорошо ее понимал. Ему тоже приходилось бороться со своими страхами – особенно в те дни, когда он был тут один. Когда ты сутками предоставлен самому себе – в полной темноте и наедине со своими мыслями, – начинаешь очень ясно осознавать, кто ты такой и что собой представляешь. Грегор догадывался, что на свете найдется не так уж много людей, которым такое придется по душе.

– Подозреваю, что очень многие боятся темноты и высоты, – сказал он. – С этими страхами мы рождаемся на свет, и никто не может полностью от них избавиться. Нет ничего дурного в том, чтобы чего-то бояться, нельзя лишь допускать, чтобы страх брал над тобой верх. А что до холода и сырости, то тут тоже все понятно. Конечно, тебе здесь неприятно. И мне тоже. Я ужасно от этого устал.

– Но ты здесь дольше, чем я.

– Во мне гораздо больше плоти, так что до костей холоду меня не так-то просто пробрать. Но все равно сырость меня угнетает. Нет, девочка, не называй себя слабой. Ты ведь не хнычешь, не закатываешь истерик, не жалуешься без причины.

Алана ничего не сказала, лишь прижалась к нему крепче. «Это для тепла», – сказала она себе. Она не слишком поверила во все его любезные заверения, но они ее все же успокоили. Если честно, в ней все больше зрела потребность в бурной истерике с визгом и плачем, но присутствие Грегора помогало держать подобное желание в узде. Однако Алана сочла за лучшее умолчать об этом. Помимо прочего, она не считала справедливым взваливать на его широкие плечи еще и такой груз. Существовала немалая вероятность того, что и он использовал ее присутствие в тех же целях – так что к чему об этом говорить?

Был момент, когда она пожалела о том, что вообще покинула дом, но ждать сложа руки вестей от сестры она больше не могла.

Несколько месяцев назад до Аланы дошли вести о том, что Кайра овдовела, что ее дом захватил человек, о котором говорили недоброе, и это все, что ей было известно. С каждым днем страх за сестру становился все сильнее. Но никаких определенных известий не поступало – одни лишь слухи, очень тревожные слухи. Единственное, что удерживало Алану от того, чтобы броситься на поиски сестры сразу по получении первых печальных вестей, – это уверенность (пусть основанная лишь на интуиции) в том, что Кайра жива. И еще у нее были видения… Но проходили недели, месяцы, и ничего так и не прояснилось. В конце концов, не находя себе места от тревоги, Алана решила отправиться в путь – и иначе поступить не могла.

Алана нахмурилась, внезапно сообразив, что у нее не было никаких видений о сестре с тех пор, как она следом за братьями отправилась на поиски Кайры. Ей следовало бы насторожиться и попытаться понять, почему так происходит. Впрочем, даже и без вещих снов Алана продолжала ощущать какую-то таинственную связь с сестрой, и она успокаивала себя тем, что чувствует: Кайра жива. Кроме того, Алана была уверена: оказавшись на свободе, она сразу же получит подсказку свыше о том, в каком направлении следует двигаться, чтобы отыскать сестру. И все же ей казалось, что незримые узы, связывавшие ее с единоутробной сестренкой с самого первого дня их рождения, стали тоньше, слабее. От этого Алана чувствовала себя ужасно одинокой и невольно все крепче прижималась к Грегору.

– Тебе страшно, девочка? – спросил он.

– Да нет, не особенно, – солгала Алана, не зная, стоит ли рассказывать обо всех своих страхах и опасениях. – Мне и хочется верить в то, что твой план побега осуществим, и страшно на это надеяться. Разочарование может оказаться слишком горьким.

Грегор в задумчивости водил ладонью по ее плечу.

– Кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать. Теперь, когда у нас есть план, мы не можем тешить себя иллюзиями и делать вид, что все обязательно получится именно так, как мы хотим.

Алана кивнула и потерлась щекой о теплую шерсть его пледа. Увы, она успела познать горький вкус поражения. Ее самонадеянный замысел – привести братьев к Кайре – закончился сокрушительным провалом. Гордость ее была уязвлена. И не только гордость. Алана находилась в растерянности и постоянно спрашивала себя: как же так получилось? Все ее навыки, все ее таланты неожиданно изменили ей, и такое просто не укладывалось у нее в голове. Казалось, какие-то высшие силы, наделившие ее многими талантами, забрали у нее все свои дары. Но почему?.. Алана никак не могла этого понять.

Но все-таки она по-прежнему чувствовала, что сестрица жива, она не могла поверить, что ее вторая половинка канула в вечность. Во всем этом, вероятно, была какая-то высшая цель, имелась причина всему произошедшему. Почему-то боги и судьба на сей раз не позволили ей воссоединиться с сестрой. Возможно, Кайра должна была пройти какое-то испытание, узнать какую-то великую правду о себе, а с Аланой под боком сделать это ей было бы труднее. Или, возможно, это испытание предстояло пройти ей, Алане. Второе предположение Алане понравилось меньше, и она поспешила попросить у Кайры прощения за то, что понадеялась, будто это ей, Кайре, надо пройти испытание. Кайра была красивой, доброй, храброй, умной, и ей в любой ситуации было бы гораздо легче.

Как бы Алана ни любила сестру, как бы сильно ни чувствовала в Кайре свою лучшую подругу и союзницу, она с горечью вынуждена была признаться себе, что часто страдала от зависти к сестре. Кайре куда больше подходила главная роль – ведь она была красавица с черными как смоль волосами, светлой безупречной кожей и зелеными глазами. Алана же мала ростом, а волосы у нее самого заурядного каштанового цвета. К тому же у Кайры был истинный дар целительницы, а Алана просто владела некоторыми навыками и знаниями, но не имела дара «чудесного прикосновения». И Кайра умела предвидеть будущее, у нее были замечательные видения. Алана же просто обладала повышенной чувствительностью, а из «чудесных даров» была наделена лишь способностью ощущать связь с сестрой, и эта связь порой пробуждала вещие сны, которые всегда имели отношение к Кайре. Обе были девушками с характером, но Кайра умела сгладить острые углы, а ее сестра – нет, язык у нее был порой острее бритвы. Разумеется, Алана понимала, что ее зависть – от лукавого и что в семье ее любят не меньше, чем Кайру, но все же ей нередко казалось, что, родившись второй, она вошла в этот мир под тенью сестры и навсегда в тени сестры и останется.