Коммунальные конфорки - Жанна Юрьевна Вишневская

А вот я сразу догадался, откуда на мне блошиные укусы и почему на столь интимном месте, но благоразумно помалкивал.

За месяц до этого знаменательного похода к кожнику я наконец дорос до Майн Рида. Первым мне в руки попал «Всадник без головы». Поскольку из сверстников я читал больше всех и язык у меня был подвешен очень неплохо, то, помимо обычных мальчишеских дворовых развлечений, мы играли в пересказанные мной сюжеты из книг, хоть были они в вольной интерпретации, с некоторыми отступлениями от текста. Для игры во всадников самое главное было раздобыть лошадь. Проблему головы мы решили оставить на потом. На улице Воинова, сами понимаете, лошади не паслись. В последний раз пост конных юнкеров был выставлен на нашей улице (тогда еще Шпалерной) в вечер революции, но ни лошади, ни юнкера с поставленной задачей тогда не справились. Ближайшая каменная лошадь была в Летнем саду, но туда нас не пускали.

Пришлось обойтись подручными средствами. Крашеная деревянная лошадка мало походила на дикого мустанга Кастро. И тут во дворе нарисовалась Двойра-Ханум со своей свитой. Двойра была крупной упитанной собакой и вполне могла сойти за пони или недоношенного жеребенка. Ее поклонник, соседский овчар, подошел бы больше, но он к себе никого не подпускал. Двойра же и так была добрейшей собакой, а уж за кусок колбасы она разрешала нам делать все что угодно. Она покорно согласилась стать лошадью Мориса Джеральда. Правда, ей тяжело давался кавалерийский галоп, и она постоянно останавливалась, то лихорадочно вгрызаясь в собственный бок, то присаживаясь по нужде. В качестве попоны мы набрасывали на нее коврик для вытирания ног, а уздечкой служил дедушкин брючный ремень. Вместо стремян перебрасывали через спину папин эспандер и вставляли ноги в кольца для кистей рук.

Мне трудно сказать, водились ли блохи на диких лошадях в прериях и были ли покусаны попы Мориса-мустангера или Генри Пойндекстера, но на Двойре, как и на любой дворовой Жучке, блох было предостаточно. Проблема отсутствия головы у всадника решилась автоматически, потому что в реальности нормально соображающей башки ни у одного из нас не было. В результате мы просто садились на Двойру-мустангершу, которая в награду за оказанную честь радостно делилась с нами своими многочисленными блохами.

Вот эту историю про мой полуголый зад, восседающий на дворовой собаке, изображающей дикую лошадь, и пришлось рассказать в кабинете дерматолога, когда меня все-таки начали подробно расспрашивать. Тут нашатырь понадобился уже маме. Зато кожник хохотал во всю свою бульдожью пасть и даже похвалил меня за находчивость. Мы расстались практически друзьями, доктор поделился с нами рецептом для моей попы и рекомендациями для Расула, как лечить Двойру.

Дома все это пришлось повторить на бис дедушке и папе. После некоторых разборок, слез, клятв, взаимных упреков, поцелуев, беззастенчивого хохота и перекладывания вины друг на друга деда Миша взял бутылку водки и смесь для выведения блох и отправился в дворницкую. Как там некошерный еврей собирался брататься с непьющим мусульманином, было не очень понятно, но через какое-то время из подвала донеслась молодецкая русская песня:

– Степь да степь кругом….

Видимо, ничего ближе по тематике к прериям им в голову не пришло. Дуэт нещадно фальшивил, но выводил рулады громко – встреча, судя по всему, проходила в теплой и дружественной обстановке.

Тихая Гульнар мазала лекарственной болтушкой спину опозоренной Двойры, и они шептались о своем, о женском.

* * *

А тем временем на город спустились густые сумерки. Лучи солнца отразились в окнах верхних этажей и погасли. Даже в самые длинные и светлые июньские ночи в нашем дворе-колодце было темно и сыро. Почти каждый год Нева, гонимая западным ветром, перехлестывала через каменные парапеты и заливала подвалы прилегающих к набережной улиц. Большая серая крыса бесшумно вылезла из-за мусорного бака и села на ступеньки. Она ничего и никого не боялась. Крыса была для этого слишком стара и мудра. Ее прапрапрабабка вела за собой стаю по Шлиссельбургскому тракту к мельницам блокадного Ленинграда. Их давили танками, пытались в них стрелять, но они упорно шли к цели. Крысы были организованны, умны и жестоки.

Старая крыса тоже научилась выживать и теперь по праву была вожаком стаи. Она всегда первой чуяла, когда приближалось наводнение. Подняв усатую морду, крыса посмотрела вверх. В окнах квартир горел свет, там было тепло и сытно. Но это было жилище чужаков, ее дом был внизу: в пропитанных невской водой подвалах и таинственных катакомбах большого города. Крыса постояла на крыльце еще мгновение и скользнула в узкий лаз, ее длинный хвост прошуршал по ступенькам, и снова стало тихо.

Глава третья. Что такое бархатный сезон, или Ихтиандр с улицы Воинова

Бабушка и дедушка выросли в традиционно больших еврейских семьях, у каждого было по пять братьев и сестер. Мой бедный папа терялся и путался в многочисленных маминых двоюродных братьях и сестрах. Очень часто их еще и звали одинаково, поэтому, говоря о ком-то из родни, обычно уточняли, чей именно это сын или дочка. Так, бабушка могла часами разговаривать по телефону с Любой Бориной или встретиться на Пестеля с Любой Галиной. А еще я очень долго думал, что Зина Картавая – это имя и фамилия. А на самом деле это прозвище приклеилось к милейшей и интеллигентной бабушкиной знакомой, страдавшей, увы, дефектом речи. Бедная Зина, сама того не желая и даже иногда не подозревая, являлась источником совершенно неожиданных словечек и целых выражений, которые пополняли из без того богатый дедушкин лексикон и передавались из уст в уста, превращаясь в крылатые фразы.

Так, туалет превратился из «интимного пространства» в «интимное просранство», все сказки начинались не словами «давным-давно», а «говным-говно», ну а верхом всего был знаменитый ленинградский поребрик, который благодаря косноязычию Зины к безграничной радости дедушки превратился в поеблик.

Дедушка готовился к приходу Зины заранее, из укромного места извлекалась специальная записная книжка. Зина, видя, что дедушка надевает очки и достает ручку, смущалась и картавила еще больше, и под общий хохот рождалась очередная цитата:

– Во’оны ка’кали и низко летали над землей.

Кто только не приходил и не жил у нас на Воинова! Многочисленные родственники, знакомые, друзья семьи и родственники друзей семьи. Возможно даже, что бабушка и дедушка не всех из них знали, но в силу гостеприимного характера никому не отказывали.

Посетив Ленинград, обогащенные впечатлениями от прикосновения к культурным ценностям и бабушкиными заготовками гости и родственники разъезжались по местам прописки. При этом некоторые, кисло приглашая