Аистов-цвет - Агата Фёдоровна Турчинская

class="p1">Петро громко кашлянул и сам испугался своего голоса. Иванко посмотрел сурово, будто Петро чем-то провинился.

А потом Петро и Гандзуня свернулись на земле и заснули. Иванко еще сидел некоторое время и вплетал в тишину свои грустные, неясные думы о маме. Только теперь почувствовал, как это хорошо, когда мама дома, но постепенно думы расплывались в темноте, тонули…

Сон тянулся откуда-то с ног, проходил по груди, подбирался к голове и обматывался вокруг нее толстым обручем.

Голова тяжелела, словно шея не способна была выдержать ее. Прислонился к колыбели и заснул.

Проснулся от стука. Сначала думал, что это было во сне, но стук повторился. Еще минуту сидел — со сна не мог разобрать, где стучат: в окно или в дверь.

Теперь ясно расслышал — кто-то стукнул в окно, выходившее на огород.

Но кто бы мог стучать с огорода? Мама постучала бы в дверь.

Стук снова повторился, и Иванко стало страшно.

— Петро! Стучат. Пойдем спросим!

Когда Петро начал тереть со сна глаза, Иванко почувствовал себя смелее и подошел к окну. А Петро перевернулся и снова заснул.

— Иванко, открой! — Иванко подумал, что это отец, и бросился к окну. Но отец был не в такой шляпе, а по голосу нельзя было разобрать — человек говорил тихо.

— Иванко, открой! — повторил неизвестный, припав лицом к окну. Иванко увидел небольшие черные усы, спадавшие вниз, и узнал отца.

Когда отец вошел в хату, Иванко поразил его необычный вид. Обильный пот стекал по смуглому лицу, весь он был в пыли, а сапоги вместо черных казались серыми.

Он огляделся в хате, увидел на земле сонных детей и спросил:

— Где мама?

— Ушла во Львов.

Иванко увидел тревогу в отцовских глазах и собрался было заплакать.

— Ц-с-с! — шумнул отец и сказал Иванко, чтоб завесил окна.

А сам прикрутил лампу.

Иванко голодными глазами посматривал на руки отца, на карманы — нет ли какого гостинца. А отец спросил:

— Нет чего-нибудь поесть?

Иванко сказал, что было немного картошки, да дети съели. А больше мать ничего не оставила — должна была скоро вернуться.

Отец больше ни о чем не расспрашивал, а сел на лавку и сильно загрустил, нахмурился. А Иванко подумал: «Тато горюет, что мама умерла!» — и слезы опять потекли из глаз.

— Ты чего? — сурово спросил отец.

— Мама умерла.

— Кто тебе об этом сказал?

— А ее нет!

— Придет. Запоздала, а вечером не хотела ехать, значит, вернется завтра.

Отец подозвал Иванко, посадил на колени, погладил по голове и сказал:

— Иванко, ты был у меня мудрый парень. Хочешь быть дальше таким?

Иванко кивнул, а отец опять спросил:

— А хочет Иванко, чтобы тато и дальше жил с вами, или хочет, чтобы тато был в тюрьме?

От этих слов тоска прошла сквозь сердце Иванка, словно нож. Слезы закапали из глаз. Качал головой и говорил, что он хочет, чтобы тато жил с ними.

— Так вот, сынку. Отца разыскивают жандармы, тато убежал из Львова.

Он говорил шепотом, и от этого Иванко чувствовал гордость, что тато доверяет ему тайны. Слезы перестают капать, и он важно слушает.

— Я должен спрятаться здесь и дождаться мамы, а ты смотри никому не говори, что я приходил. Скажи: как тато ушли во Львов на работу, так еще и не вернулись. А Петру и Гандзуне тоже не говори, они еще малые, могут проговориться.

Но тут Петро начал сквозь сон кашлять, а потом сел и позвал маму и Иванко. Никто не отозвался, но он уже успел увидеть, что в хате сидит тато.

Серело. Отец собрался уходить, и Петро спросил:

— Тату, а куда вы идете?

Тогда тато погрозил Петру, чтобы закрыл рот и никому, никому не проговорился, что тато были дома, потому как иначе тата заберет жандарм… Петро испугался и говорил: ей-богу, он никому не скажет.

Отец позвал Иванка в сени и там сказал ему: он будет прятаться в крыжовнике, так пусть Иванко скажет ему, когда придет мама, и принесет утром чего-нибудь поесть. Потом Иванко вынес ему одеяло, и отец ушел.

Войдя в хату, Иванко тут же пригрозил братишке, чтобы тот держал язык за зубами, а Петро клялся и испуганно смотрел на него черными, узенькими глазами.

Серый свет сочился в хату. Под лавкой возле печи сидели двое детей и, сдерживая слезы, горделиво хранили в сердцах доверенную тайну. Этот день, принесший столько тревоги, они запомнят на всю жизнь.

А утром появилась мать. Она вошла в хату грустная и сказала:

— Уже нет, детки, нашего тата! — и заплакала.

Но Иванко засмеялся, подошел на цыпочках и сказал ей на ухо:

— Тато сидят под крыжовником.

Тогда мать обрадовалась, достала гостинцы, и дети стали есть.

А Юлька лежала у матери на руках и сосала, держа грудь обеими руками, будто кто-то собирался ее отобрать.

VI. САРАНЧА И ЖАНДАРМЫ

После того как убили принца Фердинанда и везде — на костеле, на гмине и на церкви — вывесили черные флаги, еще и саранча налетела.

Она летела тучами с востока и пугала людей своими круглыми большими глазами, широкими ртами, в которых должны были исчезнуть поля, сады и все, что могла она съесть.

Люди бежали на свои поля, в сады, словно хотели прикрыть их от саранчи. Саранча спускалась на землю, и никто не в силах был ее остановить. Но необъяснимо почему, не коснувшись посевов, она вдруг поднялась вверх, потом опустилась на вербы, на яворы, на липы, а на другой день повернула опять на восток.

— Несчастье придет с востока! — говорили люди, и пошел слух, что «стонет земля».

— Стонет земля, чует великие несчастья, потому как будут ее пулями кромсать, пушками дырявить, кровь людей потечет буйными волнами и даже реки покраснеют.

Люди начали говорить про войну. Маринце и Иванку казалось, что война — это большой крылатый Смок, с блестящими кровавыми глазами, с бездонными пастями, с черными большими хвостами. Смок в какое-то время должен был налететь на их край, жечь хаты огненными языками, глотать людей своими пастями, а кровью людской полнить реки, родники, моря…

Ребятишки с их улицы собирались бежать в леса. Там они надеялись пить молоко ланей, одеваться в звериные шкуры, мечтали есть лесные орехи. Но как забил барабан — это было вскоре после убийства Фердинанда, — все люди повыбегали на улицу и всем людям сказали, что уже война Австрии с Россией. Маринця видела, что Смок не летел, а только много людей плакало, потому что их отцов, мужей, сынов и братьев забирали в войско.

Еще