Катакомбы военного спуска - Ирина Лобусова

Несмотря на выпитое, Туча не был пьян. Увидев Таню, он пододвинул ей стул, затем, встав, принес из буфета еще один хрустальный бокал. Налил в него коньяк. Таня молча следила за его действиями, потом, поставив саквояж на стол, села.

– Говори, – Туча помимо воли сжал кулаки.

– Я все проверила, – Таня старалась говорить спокойно. – Не хватает ровно пяти тысяч. – Она помолчала. Затем снова заговорила: – Туча, это беда. Скажут, что ты разбазарил общее.

Ругнувшись, Туча мотнул головой, затем плеснул коньяк в стакан и залпом выпил.

– Кончай пить! – Таня резко отодвинула от него бутылку. – Никто не узнает. Никому не скажу не единого слова! Мы доложим свои пять тысяч – и всё.

– А если сход загутарят завтра? Шо тогда? Ты на себя возьмешь? – кинулся на нее Туча.

– Возьму, если понадобится, – ответила Таня. – Если сход завтра – надо действовать быстро. Очень. Ты знаешь. Все пусти в расход. Обложи данью. Брось любой клич. Но пять тысяч найти надо до завтра. Впрочем, это не самое страшное, Туча.

– А за шо тогда – самое страшное?

– Найти крысу, Туча. Это надо сделать до схода. Найти крысу – кто взял из общего, и сделать как положено. Тут уже шутки закончились. Ты понимаешь?

– Мы ведь сделали все… Ты за то знаешь.

– Знаю. Но они молчали. И это плохо. Нам молчали. А вот теперь будут говорить.

– Ты о чем? – Туча явно перепугался, у него даже побледнело лицо.

– Мертвые будут говорить, Туча. Иногда мертвые говорят громче живых.

Осмотр места преступления. Лист школьной тетрадки. Разделяй и властвуй. Вскрытие

Рассвет был близок, и последние километры разбитой грунтовки уже осветили свинцовые лучи, падающие из-за грозовых облаков. Может, для кого-то и была настоящая поэзия в этом мрачном, словно сжатом со всех сторон рассвете. Но Петренко разглядел только темные очертания красноармейцев вдалеке, у заграждения, разделявшего в стороны подъездные пути. Красноармейцы стояли там, где заканчивались железнодорожные рельсы.

– Мы вагон отогнали в тупик, – заместитель начальника словно ответил на его незаданный вопрос. – Труп, конечно, увезли. Но все остальное в таком виде… Сам поймешь.

– Заедем в морг? – спросил Петренко.

– Сам поедешь. Мне второй раз на это смотреть неохота.

– Как вагон в Одессу гнали, с трупом?

– Протокол составили, фотографии. Много фотографий. А сам труп – в вагоне-ресторане, на льду.

– Сколько с момента смерти прошло?

– В ночь с 3-го на 4-е его нашли. Сейчас уже 6-е… Значит, двое суток.

Автомобиль затормозил у обочины разбитой грунтовки. Следом за начальством Петренко вылез на морозный воздух. Свинцовые тучи больше не пропускали даже лучика солнечного света. Было понятно, что сейчас пойдет снег.

К ним поспешил молоденький красноармеец. Начальство ушло с ним. Шофер закурил, отвернувшись в сторону. Вагон отчетливо был виден на железнодорожных запасных путях, вплотную примыкавших к депо.

Поскольку никто не препятствовал, Петренко подошел к вагону вплотную. Это был самый обыкновенный вагон – новый, из партии последних, недавно выпущенных. На нем еще отчетливо была видна свежая краска, не тронутая гарью поездных труб. Только несколько окон – те, которые находились прямо под трубой, были закопчены. Да, в общем, эта копоть была заметна не так, как на поездных мастодонтах, настоящих мамонтах ушедшей железнодорожной эпохи, кое-где все еще остававшихся на путях.

Петренко внимательно рассматривал крепления вагона, когда к нему подошел заместитель начальника угрозыска в сопровождении красноармейца с винтовкой.

– Все в порядке, – сказал он, – с их командиром согласовал.

– Долго они будут стоять? – полюбопытствовал Петренко, глядя на живое ограждение из солдат на запасных путях.

– Пока мы все экспертизы не проведем и не дадим добро на то, чтобы вымыть вагон. С недельку еще, наверное.

– Это последний вагон в поезде был, так? – спросил Владимир, явно пытаясь показывать, что не терял времени даром.

– В точку! Наблюдательный, – хмыкнуло начальство.

– Поэтому так и удалось легко его открепить. Заметил по креплениям, – сказал Петренко.

Следом за коллегой он залез в вагон. Красноармеец остался снаружи.

– Последнее купе… Недолго шли, – начальник распахнул дверь.

Было уже светло, но он все равно достал два фонаря и один протянул Петренко. И сразу им бросился в глаза столик у окна между двумя нижними полками, густо залитый уже загустевшей, ставшей совсем черной кровью. Кровь была везде – и на полу, и на нижних полках. И как странно: на одной нижней полке оставалось не смятое, расстеленное постельное белье…

– Он что – не спал? – спросил, вернее утвердительно сказал Петренко.

– Не успел, – кивнул замначальника.

– Ну и кого убили?

– Черненко Антон Евсеевич, 1893 года рождения, уроженец Херсонской губернии, села Жовтое, из малороссийских крестьян.

– Ох нет!.. – Петренко изменился в лице. Если б мог, он бы просто рухнул на полку: – Ну это же… Нет! Вы документы проверили?

– Сомнений нет. Документы были при трупе, в дорожной сумке. Это он.

Черненко Антон Евсеевич, уроженец села в Херсонской губернии, был тем самым человеком, которого никто в жизни никогда не называл по имени и отчеству – за исключением судьи, судебного следователя и работников уголовного розыска. Это был главарь одесской банды по кличке Червь, и это его подчиненного по кличке Сидор Блондин Петренко осматривал в селе Фонтанка в «бетонных ботах».

Убийство Червя, бандитского главаря, было событием, выходящим из ряда вон… Петренко понимал это прекрасно, точно так же, как и его начальство.

– Тридцать семь лет? – посчитал Петренко.

– Тридцать шесть, – уточнил его коллега, – тридцать семь Червю должно было исполнится 5 апреля. До своего дня рождения он не дожил.

– Как его убили? – нахмурился Владимир.

– Вот это самое интересное! Фото с места события, так сказать. Возьми, – и заместитель начальника угрозыска протянул Петренко несколько фотографий, на которые тот уставился с серьезным профессиональным интересом.

Труп лежал на спине на столике в абсолютно неестественной позе – было видно, что тело так специально уложили. Руки его были подняты чуть выше головы, ладонями вверх, они были прибиты к столику. В них были вбиты по два огромных гвоздя, настоящие штыри – это и удерживало тело в таком положении.

Рот покойного был раскрыт. Во рту – кровавая бездна. Горло перерезано – от уха до уха. Вместо глаз зияли кровавые раны, из которых, как картинка из жуткого сна, тоже торчали большие гвозди. Они были меньше тех, что были вбиты в ладони, но все равно их размер выглядел достаточно впечатляющим.