Моя Ж в искусстве - Валерий Зеленогорский

Начались выступления в разных местах. В хоре были солисты. Это была элита. Их холили и лелеяли — они капризничали, мы же (хор) были черной костью, на нас орали. Я был нечестолюбив и хотел в Ригу.

Однажды нас пригласили на отчетный концерт в колхоз-миллионер, где председателем был Герой Социалистического Труда, еврей. У него кормился весь областной генералитет. Клуб был небольшой, и там было жарко натоплено.

Мы с ходу пошли на сцену. Выглядело это нарядно: белые рубашки, красные галстуки, дирижер с горящим взглядом в длинном платье. Во время исполнения песни «Аве Мария» я почувствовал, как тяжелая волна зловонного духа навалилась на нас, как цунами, и покатила в зал, чуть не сбив нашего дирижера. Диссонанс был оглушительным. Высокое столкнулось с низким и повисло в зрительном зале. Люди в первом ряду пытались сохранить лицо и только морщились. Дальше народ сидел попроще, и побагровевшие люди начали фыркать и закрывать носы. В зале возник ропот. Я понял, что моя мечта превращается в мираж. Кое-как допели программу, занавес закрылся, в нас полетели вопли дирижера: «Кто это сделал, кто?»

Молчание было пронзительным. Оперативное расследование было скорым и жестким. Солисты сразу были отсеяны от остальных; они были вне подозрений. Потом были девочки — они более дисциплинированны. Страх поднимался все выше и выше и в конце концов добрался до баритонов. Эта наименее ценная часть хора должна была пойти на заклание. Выяснять, кто конкретно испортил воздух, божественная руководительница не стала, поэтому попало всей группе баритонов. У нас отобрали рубашки, и я не поехал в Ригу. И всякий раз, когда я приезжал в Ригу, меня преследовали зловонный запах и божественная «Аве Мария».

Бушевали страсти в России всегда, равенство и свобода были только в сфере взаимного проникновения полов. Люди любили это дело в цехах, на пашне и даже в кремлевских кабинетах. Отношение к этому делу было очень серьезным. Я знал одного чиновника, звали его Хариков, который переделал окна в своем кабинете только для того, чтобы подоконник был выше на полсантиметра, так как с его ростом он не мог на этом подоконнике использовать секретаршу по прямому назначению. Стену сломали, была примерка полового акта на макете, и только тогда он переехал в свой кабинет, где смог полноценно управлять трудовыми резервами. Сила была в нем нечеловеческая, Хариков был скромен, взятки не брал, но слабостям своим потакал с большим энтузиазмом. Особенно он любил экстремальный секс, место чтоб необычное, к примеру, метро или в женском туалете казино, зная, что там видеонаблюдение. Домой приводил, когда жена в салоне красила ногти, и попал однажды в непонятное. Приходила к нему из соседнего подъезда остро нуждающаяся студентка на скоропалительный секс с элементами психоделики. Сам он наркотики не принимал, а студентка любила марочку приклеить в период совокупления. Так вот, жена в салоне, студентка в квартире, время в обрез, и тут звонок в дверь, жена на маникюр не пошла — свет в салоне отрубился — и в дверь ключ сует и в звонок звонит. Наш герой уже засунул и вынимать не хочет, прерываться — последнее дело, жена по мобильному звонит, номер определился, не отвечает и в этот момент кончает, все у него удалось, надо ликвидировать кризисную ситуацию. Жена за слесарем в ЖЭК пошла, подумала, что мужа паралич разбил или приступ, студентка уже готова была улететь в мир своих наркотических иллюзий и встать не могла, колодой лежит и Кобейна насвистывает. За дверьми возня идет нешуточная, жена в дверь всеми членами колотит, и тут Хариков принял единственно правильное решение. Он набирает свое родное отделение УВД и говорит дежурному прямо как на духу, что попал по мужскому делу — надо выручать, долларов сто обещает экипажу немедленного реагирования. Экипаж мухой прилетел, жена, как водится, без документов, где прописка, почему ломитесь в чужую квартиру и т. д. В обезьянник ее закрыли с лицами без документов. Хариков студентку вытолкал, паспорт жены взял, в отдел зашел, освободил ее, бедную, за сто долларов из ее кошелька, и пошли они домой рука об руку. Жена плакала, думала, что он умер, а вот и нет, спал Хариков как младенец, устал очень, что было правдой.

Как-то я сам услугу Харикову сексуальную оказал (на очередном приеме в Кремле после сокрушительной победы российских теннисистов — спорт № 1) по заданию организации, на которую тогда работал. Организация спорт поднимала в разрушенной перестройкой стране сигаретами и водкой. В то время Хариков уже перешел на работу в Кремль и после трудовых ресурсов стал управлять валютными, могучий человек был, все его любили и окучивали.

Была у меня певица знакомая, приехала в Москву с Севера брать музыкальный олимп, пела она не очень, но дать могла любому, если для дела, без дела она не очень любила, но для дела, для карьеры музыкальной это завсегда, с вашим удовольствием. Когда-то она работала в привокзальном ресторане своего города, один командированный сказал ей, что она похожа на Мэрилин Монро, певица была брюнеткой, как и натуральная Мэрилин. Наутро она перекисью сделалась блондинкой, нарисовала мушку черным фломастером под глазом. Белое платье у нее было, к нему она докупила маленький вентилятор, и когда вечером она спела хит М. Монро и в финале песни включила вентилятор, платье ее затрепетало, и народ в ресторане увидел ее белые трусы, она поняла, что надо ехать в Москву, в Нью-Йорк пока было рано. В Москве она работала в театре двойников, выступала на презентациях, ее лучшей подругой была Маргарет Тэтчер из Ховрино, ненавидела обоих Пугачевых, одной из которых был мужчина из Вологды, который грязно к ней приставал.

Я сочувствовал ей: квартиры нет, двое детей, иногда знакомые хозяева клубов давали ей работу. Перед приемом я встретил ее случайно на улице, она спросила, что будет в ближайшее время, ближайшим был прием в Кремле, я дал ей билет. Наша Мэрилин очень хотела успеха на сцене, но билась как рыба об лед и, кроме вентилятора, поддувающего ее белое платье до трусов, ничего придумать не могла, а так хотелось выйти в лучах юпитеров на сцену Кремлевского дворца и спеть «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Я ей такой шанс дал. Рутинная часть прошла, все знаменитые артисты спели свои заезженные песни, горячее съедено, зал гудел, публика изрядно набралась. Я следил за перемещением Харикова и отслеживал его настроение. Певица нервничала, и, зная, что в этот период она может выступить без последствий для меня со стороны организаторов, я договорился с музыкантами, и за две бутылки водки они согласились подыграть М. Монро. Первые аккорды песни Мэрилин привлекли внимание американских теннисистов, которые скучали на приеме, еда криминальная, выпивка тоже, а музыка советских композиторов — само собой. Вся американская команда побежала к сцене, за ними все наши, обрадованные, что угодили гостям. Она спела, имея бесконечный успех, я дал команду официантам, и они сняли со стола президиума цветочную композицию и передали певице, шепнув ей, что эти цветы от Администрации Президента. Хариков оживился, он никогда не имел М. Монро, был у него случай с солисткой ансамбля «Березка» на Олимпиаде в Сеуле, но не понравилось, жадная она была, колготки просила купить. Я предложил Харикову поиметь Мэрилин Монро после Джона Кеннеди, ему это очень понравилось, он в Кремле работал немного времени, на работе трахаться боялся: а вдруг не поймут. Шепнул певице, что сейчас в ее гримерную придет Большой человек, и если ему понравится, то ее будущее светлее, чем у ее героини. Единственно, я просил, чтобы она проявила фантазию, и она устроила Харикову хэппенинг (то есть еблю с пляской); когда Хариков зашел в темную артистическую комнату, то увидел картину следующего содержания. На четвереньках напротив огромного зеркала в белом задранном платье стояла Монро и с криком: «Ты царь, бери меня!» — включила свет, эффект поразил Харикова, первый акт в Кремле, с видом на первый корпус и Спасскую башню, этого он желать не смог, и потом не каждый день дает Мэрилин Монро.