Леди и горец - Джулиана Гарнетт

Ибо такова была традиция. Роб снова крепко выругался. Между тем ветер усилился и завыл, мечась среди стен и башен замка, как злой дух. Роб отвел рукой с лица спутанные ветром волосы и, прищурившись, снова всмотрелся в темную стену леса и кромку болот, словно надеясь одним усилием воли заставить свое семейство вернуться домой. Как только его родичи снова окажутся в стенах замка, Роб пойдет к Кеннету и попытается воззвать к его разуму. Ибо Кеннет как старший сын в роде должен со временем принять на себя обязанности вождя клана Кэмпбелл, а также решить, стоит ли Кэмпбеллам и впредь следовать некоторым устаревшим традициям. Кеннет отнюдь не глуп, а также отлично знает, чего стоит Аргилл, его обещания и рассуждения о чести. Горный край Лохви принадлежал клану Кэмпбеллов с незапамятных времен, воспетых бардами. В одной из их баллад, которые обычно распевали у костра, рассказывалось, что Кэмпбеллы пришли в Лохвисайд сразу же после того, как там обосновался первый граф Аргилл, чьего имени, впрочем, никто не знал — даже седые барды. Зато было известно, что Кэмпбеллы ценой большой крови отвоевали эти земли у клана Макгрегор. Междоусобные войны продолжались и по сей день, затихая лишь на короткое время, когда возникала необходимость совместного выступления против англичан. Угон скота и нападения на замки, как и связанные с такими набегами человеческие жертвы, были в этих краях явлением обычным.

Роб слушал эти баллады чуть ли не с самого рождения и затвердил как «Отче наш» сведения о том, что старшему сыну из рода Кэмпбелл еще в зыбке дают пососать рукоять меча. Его самого сия чаша миновала, зато Кеннету приходилось сосать рукоять отцовского меча — особенно когда он изводил домашних своими пронзительными воплями. Как бы то ни было, старший сын считался наследником родового имени, чести и всех сопряженных с этим высоким положением обязанностей, но Роб никогда не завидовал Кеннету. Он предпочитал идти собственным путем, и ему это неплохо удавалось, хотя люди из замка Лохви пророчили ему всяческие беды. «Монашек» — так отец как-то раз назвал Роба. В этом прозвище крылась насмешка, которая, конечно же, не осталась им незамеченной, хотя в то время он предпочел сделать вид, что ничего не понял. Впрочем, в том, что отец над ним насмехался, не было ничего удивительного. Из восьми сыновей Ангуса один только Роб имел склонность к наукам, что обитатели Лохви считали для благородного человека совершенно излишним. Между тем Роб старательно обучался грамоте, письму и другим хитрым наукам и оставил эти занятия не по своей воле. Он мечтал поступить в университет города Глазго, но эта мечта так и осталась мечтой, поскольку между Англией и Шотландией вспыхнула война и Робу пришлось идти сражаться. Война с Англией стоила ему дорого. Помимо выпавших на его долю неизбежных в военное время испытаний, ему пришлось также вынести и тяготы трехлетнего заточения в английской тюрьме. Это было трудное время, когда каждый день, проведенный в застенке, мог стоить ему жизни. Если бы не Джеймс Дуглас, он, возможно, все еще находился бы в плену у англичан. Аргилл его предал, а Черный Дуглас выкупил. Вернувшись домой, он ни словом не обмолвился отцу о причинах своего пленения. Это было частное дело — его и Аргилла, с которым он собирался поквитаться, как только представится малейшая возможность. Не только взволнованный, но и раздосадованный всеми этими не слишком приятными воспоминаниями, Роб еще раз сердито обозрел окрестности, а потом стал мерить шагами прямоугольную смотровую площадку башни. Рассчитывать на хорошее бессмысленно, думал он, слишком много времени прошло. Если бы все было так, как планировал Ангус, они бы давно уже вернулись. Тревога Роба росла с каждым днем, приобретая все более зловещий смысл.

— Поедешь их искать, парень?

Вопрос отвлек Роба от размышлений, и он обернулся.

На верхней ступени лестницы стоял Фергал. Его худое, с запавшими глазницами и острыми чертами лицо напоминало лезвие боевого топора. Ветер развевал складки его сине-зеленого шерстяного пледа и теребил седую бороду. Поднявшись на смотровую площадку, он облокотился о парапет и окинул зорким взглядом окружавшие Лохви леса и болота. Мелькнул знакомый силуэт полуслепой от старости гончей, проскользнувшей на площадку вслед за Фергалом. Она нашла Роба по запаху.

— Возможно, впрочем, в этом больше нет нужды, — сказал Фергал, прежде чем Роб успел вставить хоть слово. — Вытянув вперед костлявую руку, он указал на что-то и добавил: — Всадники — видишь?

Роб быстро повернулся в указанном направлении и чуть не застонал от боли: рана все еще давала о себе знать. Подавшись всем телом вперед и перегнувшись через парапет, он стал всматриваться в темное пятно, мелькавшее среди стволов столетних сосен и пихт. В скором времени выяснилось, что по лесу ехали две лошади, причем одна, судя по всему, несла на себе двойное бремя. Они двигались по узкой, петлявшей среди зарослей и болот тропинке. Роб дождался, когда всадники выехали из леса и скрылись в подлеске, и стал ждать появления остальных. Из леса, однако, больше никто не выехал. Стоявший у Роба за спиной Фергал с шумом втянул в себя воздух.

— Только две лошади, — пробормотал старый слуга.

— Появятся и другие.

Фергал промолчал, но от его молчания кровь стыла в жилах. Роб стал спускаться по вышербленным ступеням в большой замковый зал, старик поплелся за ним. Вскоре к ним присоединилась старая гончая, ходившая за Робом по пятам. Когда Роб вошел в зал, под его сапогами захрустел устилавший пол засохший камыш. В зале царил полумрак; древние стены, закопченные балки, поддерживавшие высокий потолок, и погасший камин, где, словно горящий глаз циклопа, рдел один-единственный уголек, нагоняли тоску. У камина Роб остановился, его мрачный вид напугал развалившегося на деревянной лавке слугу, который сразу же вскочил на ноги, толкнув локтем своего приятеля, дремавшего рядом. Тот спросонок захлопал глазами, узнал Роба и тоже вскочил. Потом они оба, пробормотав в свое оправдание нечто невразумительное, приступили к исполнению своих обязанностей, проявив при этом несвойственную им прыть. Когда они стали сметать в угол грязный камыш, во все стороны полетела пыль, мякина, труха и прочая дрянь.

— Вот мерзавцы, — проворчал Фергал. — Оставил их ненадолго, так они спать завалились. Ну ничего, приехал хозяин, теперь им придется пошевеливаться.

Когда Роб вышел во двор, там слонялись не то два, не то три человека. Припадая на больную ногу и загребая сапогами грязь, Роб подошел к воротам и, услышав громовой крик отца: «Отворяй!» — отодвинул засов, распахнул массивные деревянные створки, после чего навалился всем телом на рукоятку лебедки подъемного моста. Заскрежетали шестеренки, зазвенели, выползая из своих гнезд, цепи. Как только мост опустился, Ангус Кэмпбелл промчался по нему на своем жеребце и нырнул в арку ворот. Потом простучала копытами по деревянному настилу моста вторая лошадь, которой правил стройный светловолосый всадник, закутанный в плед с цветами клана Кэмпбелл и маленькой девочкой на руках. Неожиданно Роб понял, что перед ним не Дирмид и не Дункан. В замок Лохви с ребенком на руках въехала женщина. Одарив женщину любопытным взглядом, Роб повернулся к отцу. Ангус Кэмпбелл остановил своего взмыленного коня и соскочил на землю. Плечи у него сутулились, голова уныло клонилась вниз, рыжие с проседью волосы были влажными от пота и липли к затылку, руки слегка подрагивали. Избегая смотреть сыну в глаза, Ангус торопливо повернулся к Фергалу и хриплым голосом произнес: