Мрачный залив - Рэйчел Кейн

– Я проверю, – говорю я ей. – Ты думаешь, что если человек, который позвонил, был поблизости, он мог видеть больше, чем сказал?

– Или это был сам убийца. Иногда они так делают – играют в игры…

Я вздрагиваю, чувствуя, как узел в животе стягивается еще туже. Потому что она права. Мэлвин Ройял любил играть; его невероятно забавляло подкидывать полиции улики, которые вели в никуда. Но в основном мне не по себе от того, что я представляю, как кто-то – кто-то, кто сейчас выглядит лишь смутной тенью – делает звонок, наслаждаясь этим моментом, в то время как мать двух убитых детей извивается на заднем сиденье его машины или в багажнике. Это ужасно, но мне легче считать ее жертвой похищения, находящейся в опасности, чем преступницей.

Коронер подходит к нам, и Кец выпрямляется, явственно заставляя себя принять профессиональный вид. Не знаю, замечает ли он это.

– Мы готовы вытащить машину из воды, детектив. Я сделал все нужные фотографии, включая снимки берега со всех возможных точек, – говорит коронер. – И нам нужно место на дороге, чтобы сохранить и рассортировать улики, если они сохранились в этой воде. Все эти машины нужно отогнать в сторону.

Кеция кивает.

– Эвакуатор уже едет. Как вы думаете, долго ли машина пробыла под водой?

– Я скажу точно, когда мы извлечем тела, но недолго. Скорее всего, пару часов. Ночь сегодня холодная. Это хорошо, но чем раньше мы достанем трупы жертв из воды, тем лучше.

Я понимаю, что моя машина подъехала последней и должна выехать первой, чтобы эвакуатор мог втиснуться на нужное место.

– Кец, я сделаю все, что смогу, – обещаю. Я все еще нахожусь немного в стороне от этого ужаса: я не видела трупов. И отчаянно не хочу подходить ближе, потому что увидеть мертвых детей – это испытать особую душевную боль. Это тяжелое испытание для тех, кто видит подобное. – Позвонишь мне потом?

Она лишь кивает. Ее внимание снова приковано к пруду. К машине. К детям, которых мы не видим.

Я воображаю себя на ее месте: недавно забеременевшей женщиной, чей мужчина уехал на сборы армейского резерва. Лицом к лицу с таким ужасом. Я сделала бы для Кеции что угодно еще до того, как приехала сюда, но теперь… теперь я сделаю все и даже больше.

Поскольку знаю, что она вложит в это дело все свое сердце и душу.

Я осторожно выезжаю задним ходом; на узкой, осыпающейся дороге это нелегко, и я сдерживаю дыхание, молясь, чтобы не угодить колесом в кювет. Потом с облегчением замечаю узкую грунтовку, отходящую в сторону от основной дороги, и быстро разворачиваюсь, чтобы хотя бы видеть, куда я еду.

Позади меня пульсирующее красно-синее мерцание проблесковых маячков напоминает очаг лесного пожара, готового поглотить все вокруг.

Кто мог сделать это?

Зачем?

Как и Кеция, я хочу знать.

Была ли мать этих детей жертвой похищения или же убийцей, ее все равно нужно найти.

КЕЦИЯ

Эвакуатор не спешит добраться до места происшествия, но наконец он прибывает. Я ненавижу этот звук – громкий и высокий прерывистый писк, который раздается, когда старый грязный грузовик сдает к пруду задним ходом. Я знаю, что в этом нет никакого смысла, но мне хотелось бы, чтобы он был чистым; однако он покрыт многонедельной коркой грязи. Водитель эвакуатора – массивный белый мужчина с усталым лицом в засаленной бейсболке. Он по-дружески приветствует Доуга, помощника шерифа, но совершенно игнорирует меня и коронера Уинстона.

– Что от меня требуется? – спрашивает водитель у Доуга, и тот смотрит на меня. Я делаю шаг вперед и объясняю, как будто это кому-то не ясно:

– Нам нужно вытащить из пруда вон ту машину. Как можно аккуратнее. Это улика преступления.

Ему не нравится получать указания от меня. Хреново. Я смотрю ему в глаза; наконец он кивает и, отведя взгляд, говорит:

– Понадобится время. Надеюсь, вам холод по нраву. Мне вот точно нет. – Он достает из ящика с оборудованием, закрепленного в кузове эвакуатора, пару высоких болотных сапог и натягивает их. – Могли бы хотя бы до утра обождать… Вон ту машину надо отогнать по дороге как можно дальше. – Он показывает на мой седан без опознавательных знаков. Я уже отвела его на расстояние, которое считала достаточным.

– Это моя машина, – отвечаю я. – Я ее уберу.

– Ну, спасибо, офицер, – хмыкает он. В его словах звучит вызов, и у меня возникает соблазн ответить на это, – но я не отвечаю. Юг никогда не относился по-доброму к людям моего цвета, а в темноте здесь часто случается что-нибудь плохое. Я ношу полицейский жетон и пистолет, но все равно чувствую это отношение – словно боль в костях при смене погоды.

Положить начало новым неприятностям – это последнее, что мне требуется. Нужно сосредоточиться на важном: на этих двух мертвых девочках, чья смерть взывает к правосудию. И то, что при этом приходится игнорировать очередного расиста, – лишь часть жизни в местной глуши.

Я понимаю, что отношусь к этому не совсем рационально. Что раздражаюсь совсем не на то, на что следовало бы, замечаю слишком много всякого и даю повседневным вещам слишком много власти над собой. Не знаю, виноваты ли в этом гормоны или просто осознание того, в какой мир я собираюсь привести это крошечное чудо – ребенка. По крайней мере, мы с Хави будем любить этого ребенка. Однако до безопасности еще как до Луны пешком.

Я перегоняю свою машину к боковой дороге, которую заметила по пути сюда; там паркую ее и оставляю мигать переносной проблесковый маячок на крыше – на тот случай, если кто-то поедет вниз с холма. Потом возвращаюсь обратно пешком. Водитель эвакуатора, чертыхаясь себе под нос, уже забрел в пруд.

– Тут наверняка живет эта поганая амеба, которая жрет мозги, – говорит он.

Я удерживаюсь от того, чтобы сказать, что для него не будет никакой разницы.

Пусть даже этот человек мне не нравится, свое дело он знает. Закрепляет цепи, морщась, когда ему приходится наклоняться и окунаться в воду. Ругается так же проникновенно, как многие люди молятся. Потом выбирается на берег, и когда поскальзывается, помощник шерифа протягивает ему руку. Нам придется задокументировать это все, но толку-то? Водитель достает из кабины грязное полотенце и вытирается, но это не избавляет его от зеленой слизи, прилипшей к одежде. Усевшись за панель управления, он начинает работать.

Надо сказать, что работает он хорошо. Медленно, аккуратно вытягивает машину, соотнося ее вес и вес своего грузовичка, учитывая давление воды. Шестеренки скрипят. Я тоже скриплю зубами и едва удерживаюсь, чтобы не сказать ему: «Обращайтесь с этой машиной так, словно в ней ваши собственные дети», – но даже не знаю, много ли эти слова будут для него значить. Просто хочу, чтобы в этом кошмарном процессе присутствовала хоть капля уважения.

Мой телефон жужжит; я достаю его и проверяю: звонит Хавьер. Чуть слышно вздохнув с облегчением, я принимаю звонок и сразу же чувствую, как все облегчение испаряется под давлением этого места и этих обстоятельств.