Имя мне - Легион - Роджер Желязны

— Тогда почему возмущался Асквит? — снова спросил высокий.

— Потому что я мог нарушить регулировку прибора, — ответиля. — Я не имею права обслуживать такие приборы.

Он кивнул снова. У обоих были черные, очень чистовыглядевшие волосы и хорошо развитая мускулатура. Это отчетливо просматривалосьпод их легкими рубашками.

— Вы похожи на простого обычного человека, — заговорилвысокий, — такого, что попал в школу по своему выбору, учился, осталсяхолостяком, получил работу. Может, все обстоит именно так, как вы сказали, и мыпринесем вам беду. Тем не менее, обстоятельства вызывают подозрения. Выремонтировали комплекс механизмов, который не имели права ремонтировать…

Я кивнул.

— А почему?

— У меня смешное отношение к смерти. Не люблю почему-тосмотреть, как погибают люди, — сказал я. — И потом: на кого вы работаете? Чья-торазведка?

Коротышка усмехнулся. Высокий сказал:

— Этого мы не скажем. Ты, очевидно, это понимаешь. Насинтересует одна странность — почему ты так явно спокойно отнесся к тому, чтобыло абсолютной диверсией?

«Так», — сказал я себе.

— Я выполнял свой долг, — сказал я вслух.

— Ты лжешь. Люди не выполняют свой долг так, как сделал этоты.

— Чушь! На карту были поставлены две жизни.

Он тряхнул головой:

— Боюсь, что нам придется продолжить допрос, и совсемпо-другому.

Когда я ищу выход из опасного положения или отражаю угрозу входе тех уроков, что получаю в течение своей зря потраченной жизни, в памятимоей всплывают пузыри, переливаясь всеми цветами радуги; они парят впространстве, вспыхивая на мгновение, и длится это не дольше, чем живет пузырь.

…Пузыри. Есть один такой в Карибах, называется он Нью-Иден.Глубина там около 175 морских саженей. По недавней переписи он был домом более,чем для ста тысяч людей. Это огромный освещенный купол, и, озирая его сверху,Эвклид был бы доволен его безупречной формой. На удалении от купола сиялифонари, линия уличного освещения вела среди камней, по мосткам над каньонами,переходя через горы. Идущие вниз автомобили двигались вдоль этих дорог, кактанки, маленькие подводные лодки сновали на разных глубинах, мелькали режущиеводу пловцы в разноцветных облегающих костюмах, то входя в пузырь, то выходя изнего, поскольку работали поблизости.

Однажды я отдыхал там пару недель и, хотя обнаружил у себясимптомы клаустрофобии, о которой и не подозревал, в целом это было приятно.Население отличалось от жителей суши. Они, на мой взгляд, больше походили напервопроходцев прошлого, на жителей приграничья. Нечто более индивидуальное инезависимое, чем обычный обитатель суши, с ощущением ответственности и чувствомобщности в то же время. И это чувствовалось, несомненно, потому что они былижителями порубежья, став добровольцами в осуществлении двойной программы — какуменьшения перенаселенности наверху, так и эксплуатации морских ресурсов. И влюбом случае они принимали туристов. Они приняли и меня, и я ушел туда и плавалс ними, и совершал экскурсии на их субмаринах, осматривал шахты и сады нагидропонике, дома и общественные заведения. Помню их красоту, помню людей, япомню путь в море, сомкнувшемся над головой, как ночное небо, словно видимоефасеточным глазом какого-то насекомого. Или, может быть, это огромное насекомоевглядывалось с другой стороны? Да, это еще более похоже. И возможно, этиособенности места и будили какие-то бунтарские настроения, и я постоянночувствовал, как глубины моей психики возбуждаются морской глубиной.

Хотя город не был настоящим Иденом-под-Стеклом, хотя тебезумные и счастливые маленькие купола-городки были явно не для меня, в нихбыло нечто такое, что напоминало мне маленькие цветные штучки, похожие напузыри, что всегда приходили ко мне на ум, когда я ждал беду или размышлял наднекоторыми уроками, полученными в течение зря потраченной жизни.

Я вздохнул, последний раз затянулся сигаретой и раздавил ее,зная, что мой пузырь может лопнуть в любой момент.

На что это похоже — быть единственным в мире человеком,который не существует вообще? Это трудно описать. Сложно обобщать, когдауверены только в частности, только в одном случае — своем собственном. То, что случилосьсо мной, было необычным и я сомневался, что где-то найдется параллель.

Он был странным, этот способ, которым я это сделал.

Однажды я написал программу для компьютера. С этого-то все иначалось.

Однажды я изучал необычный, пугающий фрагмент новостей…

Я понял, что весь мир скоро будет существовать в записи.

Как?

Ну, это сделано ловко.

Каждый сегодня имеет свидетельство о рождении, кредитнуюкарточку, историю всех его путешествий и мест пребывания, и, наконец, — всекончается свидетельством о смерти где-то в архивах. Все эти записи находились вразных местах. Они назвали это Центральным Банком Данных. Это привело когромным изменениям в образе человеческого существования. Не все эти изменения— теперь я был в этом уверен — были к лучшему.

Я был одним из тех, кто стоял у истоков этого; когда же мояточка зрения изменилась, было уже очень поздно, чтобы можно было что-тоизменить.

Все, что ни делали люди, было данными для Банка,описывающего их существование: записи о рождении и смерти, финансовые,медицинские, специально-технические записи — все существовавшие данные былисведены воедино, в ключевой пункт, персонал которого имел допуск к этойинформации на различном уровне секретности.

Я никогда не считал что-то только хорошим или только плохим.Но на этот раз я вплотную приблизился к первой точке зрения. Я считал, что этопо-настоящему хорошо. Я думал, что в том сложном и многообразном мире, вкотором мы живем, системы, подобные этой, необходимы: каждый дом получаетдоступ к любой когда-либо написанной книге или игре, записанной на ленте иликристалле, к любой учебной лекции, к любому фрагменту обширной статистическойинформации, которая может понадобиться (если вы не будете лгать статистику,хотя бы теоретически, и если никто не имеет доступа к вашему досье, пока неполучит вашего разрешения), каждый торговый или правительственный чиновникимеет доступ к вашим активам, доходам, перечню ваших поездок, когда-либо вамипредпринимавшихся; каждый адвокат с судебным ордером имеет доступ к перечнювсех мест, где вы когда-либо останавливались — и с кем, и на каком транспорте.Вся ваша жизнь, вся ваша деятельность выкладывалась как карта нервной системы внейрохирургической классификации — и это представлялось мне хорошим.