Третий роман писателя Абрикосова - Денис Драгунский

– Ладно, – сказал Саша. – Передавай привет.

Он повесил трубку. Жена ничего не спросила, только быстро убрала со стола два лишних прибора и рассредоточила остальные. Саша стал ей помогать, перекомпоновывать салатницы и селедочницы. Все равно получалось, что на столе слишком просторно. Так всегда выходит, если раздвигать круглые столы, они в раздвинутом виде слишком широкие.

Первым явился Малашкин, веселый и шумный, он преподнес жене букет в гремучем целлофане, склонился к ручке, потом крепко обнял и расцеловал Сашу, зашуршал бумагой, разворачивая подарок. Это была застекленная гуашь, в стиле средневековой миниатюры, изображающая именинника, то есть Сашу Шаманова, а разные музы и грации венчают его цветами. Сева Малашкин был специалист по иллюстрациям к старинной словесности, роскошно изображал буквицы и заставки, и, по убеждению Саши, был не художник, а умелый стилизатор. Правда, он получил на Висбаденской биеннале «Серебряный резец» и один раз даже выставлялся на медаль Гутенберга.

– Позвольте вам представить мою спутницу. – Малашкин подтолкнул вперед аккуратную костистую девочку с балетным разворотом плеч. Девочка раскованно улыбалась, но сама руку не протягивала. – Дай дяде и тете ручку! – засмеялся Малашкин. – Вот так, вот умница. Ее Таня зовут.

– Очень приятно, – хором сказали Саша с женой.

Таня сделала книксен и улыбнулась еще более раскованно.

Малашкин не просто так назвал ее спутницей – значит, девочка уже взобралась на третью ступень в малашкинской табели о рангах. Сначала знакомая, потом девушка, потом спутница, далее – подруга, и наконец – жена перед богом и людьми. Действительный тайный советник, что соответствует генерал-аншефу. При всем при этом у Малашкина в городе Мытищи жила обыкновенная законная жена и тихо воспитывала двоих детей.

Узнав, что приглашен Коробцов из Дирекции выставок, Малашкин пришел в совершеннейший ужас. «Это же чиновник, старик, что ему с нами делать, это пиджак, абсолютный пиджак! – всплескивал руками Малашкин, хотя сам был в хорошем буклевом пиджаке. – Зачем тебе чиновник на дне рождения? Или это самое? Деловые связи захотел установить? – И Малашкин бесстыжим глазом пробуравил Сашу. – У тебя каша в голове! Кто же зовет делового человека на день рождения в семейный дом? Зови его в кабак или, если хочешь, ко мне!»

– А у тебя что, не семейный дом? – назло спросил Саша.

Спутница Малашкина засмеялась несколько принужденно, но громко, а Малашкин обнял ее и притянул к себе. Она тут же пристроила свою аккуратненькую головку ему на плечо, секунды на две. Отметилась, печать поставила.

– И вообще он не придет, – сказал Малашкин. – Мало ли что согласился, все соглашаются. Не придет, что он, дурак? А придет – я его уважать перестану.

– А ты что, его знаешь? – спросил Саша.

– Ну! Кто не знает Коробцова, покажи-ка мне такого! – запел Малашкин, совсем сбивая Сашу с толку. – Кто не знает Коробца, ламца-дрица, гоп-ца-ца! Приводи его ко мне, и все будет о-кей.

Вообще-то Малашкин был прав. У Малашкина было легко. Непонятно почему. Легко было сидеть, курить, болтать с кем угодно и о чем угодно. Всегда было просто и весело, даже в самых дурацких ситуациях.

Вот однажды Саша сидел у Малашкина, тихонечко выпивали, и очередная малашкинская девушка кормила их китайским салатом из вареной курицы со свежей капустой – и тут без звонка, своим ключом дверь открывши, влетела подруга прежняя и постоянная, которую Малашкин раза два уже именовал своей женой перед богом и людьми. В малашкинской табели о рангах повышения производились не разом, а плавно, в растушевку. Подруга стала бестрепетно вытуривать девушку, сначала присев за общий стол и демонстративно ее не замечая, потом разными ироническими словами, а под конец впрямую стала вышвыривать из ванной ее кремы и колготы. А Малашкин той порой, хитренько глядя на Сашу, складывал под столом в сумку бутылки, закуски и даже салат, попихав его в пластиковый пакетик. Новая девушка и законная подруга молча терзали махровый купальный халат, причем законная подруга выкидывала его в коридор и швыряла на пол, а новая девушка хладнокровно поднимала, встряхивала и вешала на место, на крючок в ванной, и так, наверное, раз восемь. Но тут Малашкин, положив в сумку хлеб – не забыл завернуть в салфетку! – крепко взял Сашу за руку и повел к двери, стараясь не наступать на белье и косметические тюбики на полу. Помог ему надеть куртку и щелкнул замком, отворяя дверь. Как раз новая девушка в девятый раз несла халат обратно в ванную, а законная подруга пыталась ей воспрепятствовать, и тут они бросили халат и обернулись: «Ты куда??!!» Вытолкнув Сашу на лестницу, Малашкин вскричал: «Деритесь, родненькие! Бейтесь храбро! Победитель получает всё!» – и захлопнул дверь. Через полчаса они уже сидели в малашкинской мастерской, пили и закусывали, и Малашкин движением брови дал понять, что обсуждать все это хамство не желает. Сидели, болтали, и вдруг в дверь кто-то затарабанил. У Малашкина была тяжелая дверь, обитая войлоком и обшитая жестью, как во всех мастерских, в Сашиной мастерской тоже. Нет, у Саши тогда, кажется, еще не было своей мастерской. «Вот стервы! – засмеялся Малашкин. – Наливай давай!» – и гордо покосился на амбарную задвижку. Задвижка тряслась, Саше было противно и странновато, а Малашкин все подливал и декламировал: «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю!», – но в дверь бахали все сильнее, и слышны были чьи-то неотчетливые вопли. «Так, – сказал Малашкин. – Бабы сговорились и пошли на меня войной. – Он дожевал сыр и запил глоточком красного сухого. – Но не зовите меня графом Рейнальдо Монтальбанским, если я не сумею охладить их горячие головы! – И он схватил из угла огнетушитель, на полном серьезе сорвал рукоять и понес к двери. – Держитесь, вакханки!» – и он ногой сбросил задвижку, дверь открылась, из коридора пахнуло дымом, галдеж и беготня, – оказывается, в соседней мастерской что-то загорелось, и Малашкин со взведенным огнетушителем явился спасительно и кстати. Еще раз показав, какой он ловкий, отважный и своевременный человек. Малашкину всегда везло.

Ах, сколько раз Саша допоздна засиживался у Малашкина, сколько муз и граций, вакханок и амазонок порхало вокруг, и надо было только спуститься вниз, позвонить из автомата и сказать, что он останется поработать на новом литографском станочке, – но все разы Саша в последний миг убегал домой, неся в груди трусоватую радость по поводу несовершённого греха. Как будто снилось что-то ужасно неприличное, и тут просыпаешься – жена спит рядом, ты безгрешен и чист, и можешь при случае попрекнуть ее своей такой несовременной, такой никому не нужной супружеской верностью.

Жена тем временем отворяла дверь Филатовым.

Разумеется, они пришли без дочки. Филатов преподнес Саше здоровенный желтоватый лист, факсимиле с Дюрера, очень здорово сделано, толстая, будто старинная рубчатая бумага, специально поджелтили и даже обтерхали края – полнейшее впечатление. Филатов был на семинаре в Майнце – там, наверное, такие сувениры бесплатно раздавали пачками. Филатов предупредил, что сегодня не пьет – сердце, и к тому же за рулем.

– Ну, кого ждем? – спросил Малашкин, глядя на четыре свободных прибора.