Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев

что-то менять. Кроме того, как у всякого журналиста-газетчика, у меня был такой телекомплекс, зависть к тем, кто работает публично.

И тут я получил это странное предложение…

Тогда еще НТВ не было. Тогда был 4-й канал Останкино с генеральным директором Анатолием Григорьевичем Малкиным. У Малкина была мечта сделать свою информационную программу. Ну, как же, у всех есть, а у нас нет. Но творческих возможностей тогда было, конечно, больше, чем финансовых. И Малкин через Диму Диброва, в то время главного режиссера 4-го канала, передал мне предложение сделать программу. Предполагалось, что она будет осуществляться силами «Московского комсомольца». К идее создания «Времечка» реально имели отношение только два человека — Малкин и Дибров.

Я не притворялся, что что-то понимаю в телевидении, знаю терминологию, язык, какие-то узкоспециальные вещи. Но я понимал в другом, в том, чему я учился всю жизнь, идя впотьмах, ошибаясь, набивая себе шишки: как сделать так, чтобы было интересно. Это мое качество соединилось с их умением нажать необходимую кнопку, чтобы все снималось, писалось, монтировалось.

…Когда я решил уйти на телевидение, Гусев, последний редактор «МК», спросил меня:

— Зачем тебе это надо? — И потом сказал одну фразу, которая почему-то запомнилась, хотя остальные уже стерлись: — И вообще, знаешь, пожилой еврей в кадре…

Я понимал, что действительно еврей, действительно пожилой, но как-то все же было обидно.

Когда я все же ушел во «Времечко», причем расстались мы с Гусевым нормально, он мне сказал:

— Я, конечно, не могу лечь поперек порога, чтобы тебя не пустить, но, учти, ты делаешь страшную ошибку!

Только единственное условие, — добавил Гусев, — ты у меня никого не берешь.

И я держался этой договоренности всегда, хотя были случаи, когда люди из «МК» приходили во «Времечко» сами, но они не прижились.

По прошествии времени я понимаю, что почти никто из «МК» не мог бы работать здесь. Ни один человек, прошедший газетную школу, мне не смог бы пригодиться. Все его навыки во «Времечке» только мешали бы.

Я подбирал свою команду по принципу любви. Находил людей, которые ничего не умели, учил их «от» и «до». За это они начинали меня немножко любить. А я их за то, что в них много вложено.

Я ни у кого не крал журналистов, не переманивал, я люблю делать их сам.

Как возникло название? Были старые записные книжки, в одной из которых нашлось название для телевизионной программы «Ну и время». Анатолий Малкин — мощный «генератор», он тут же сказал: лучше не «Ну и время», а «Времечко».

Это не была прямая фронда официальному «Времени». Хотя парадокс заключался в том, что программа «Время» очень быстро после нашего дебюта перестала существовать, тогда были только «Новости» 1-го канала. Потом «Время» появилось снова, пришли новые люди, они сказали: ну как же, такое хорошее название, такая замечательная традиция, пусть снова будет «Время».

«Времечко» задумывалось как своего рода новостийный театр (новостийное шоу), где действующими лицами являются буквально все — герои видеосюжетов, оператор, его камера, машина, которая возит оператора, шофер, ведущий выпуска и даже пепельница на столе у ведущего, если таковая будет иметься.

Моя теща от предыдущей жены говорила мне: «Лева, что это вы уходите от моей дочери? Поверьте, все женщины одинаковы». Я позволил себе усомниться и до сих пор считаю, что прав. Так же и с работами — много хороших, разных и интересных. А я вообще не однолюб.

Я благодарен Анатолию Григорьевичу Малкину, как своему первому учителю, за то, что он преподал мне главный, возможно, урок телевизионного мастерства, научил свободе. Научил не бояться людей, которые смотрят на меня с той стороны телеэкрана, не бояться камеры, вести себя раскованно, оставаться самим собой, что довольно сложно, потому что многие люди, даже профессионалы, перед камерой теряются.

С чувством глубокого удовлетворения хочется признать, что работа на телевидении довольно скоро избавила меня от разных иллюзий: и по поводу ТВ, и по поводу самого себя.

Я отношусь к тем, кого называют «шестидесятниками». Кто считает, что неважно, как человек одет, как подстрижен, главное — духовное. И также очень важно говорить о том, что главное — духовное. И очень важно, чтобы говорить об этом на кухне.

Очень долго пришлось себе доказывать, что внешнее — это проявление внутреннего. Особенно когда работаешь в визуальных жанрах.

Очень многие считают, что все заключено в словах. Но слова — это лишь часть правды.

Я стал гораздо больше придавать значения так называемому внешнему. Пришлось в свое время задуматься об элементарных вещах. Ведь и ногти могут крупным планом показать.

Все приобретает значение: одежда, прическа, цвет глаз. Я понял, что у человека должна быть ответственность как у части окружающей среды за то, как она выглядит, эта среда. Человек должен ощущать себя частью пейзажа.

…Могу сказать, что ни минуты я не жалел и, несмотря на драматические события вокруг канала НТВ, не жалею о том, что в свое время согласился переменить судьбу, приняв предложение работать на ТВ. Это сделало мое существование еще более насыщенным, а это — самое главное, на мой взгляд.

И куда бы я теперь ни поехал или ни пошел в этом городе, отовсюду смотрит на меня Останкинская башня. Смотрит, как оставленная дома жена, как Ярославна…

Тринадцатый стул

(«ЛГ», 1974-1983)

Счастливчик

Люди ничего не дают с такой охотой и с таким удовольствием, как советы. Но, если вы хотите, чтобы вас буквально полюбили с первого взгляда, остановите встречного старожила и спросите, как найти нужную вам улицу.

Человек, к которому я обратился с подобным вопросом, буквально весь засветился от радости.

— Вам чертовски повезло, — сказал он, глядя на меня влюбленными глазами.

— В каком смысле? — спросил я.

— Не встреть меня, вы бы здесь плутали неизвестно сколько.

— Весьма признателен.

— Нет, да вы просто счастливчик!

— Не знаю, как вас и благодарить.

— Так вам, значит, нужно на Сиреневую улицу?

— Да, на Сиреневую.

— В гости, небось, идете?

— Да, в гости.

— То-то, я смотрю, вы с цветами и с тортом.

— Да, знаете ли, неудобно как-то с пустыми руками.

— Так, значит, на Сиреневую?

— Хотелось бы!

— Это проще простого. Я вам сейчас объясню. А вам случайно не нужно на Подсолнечную?

— Нет, мне нужно на Сиреневую.

— А то бы я мог заодно объяснить, как пройти на Подсолнечную.

— Как-нибудь в другой раз.

— А жаль! Тоже хорошая улица. Совсем недалеко отсюда.

— Я бы