Тринадцатый апостол - Юрий Манов

Их, четверых выживших омоновцев, бросили в яму, где уже «куковали» трое местных ментов. Вид у них был просто ужасный, лупили их ежедневно, по нескольку раз, еды не давали вовсе. Милиционеры всю дорогу отмалчивались, лишь однажды один из них снял с руки часы и протянул Семенову: «Возьми, командир, нам все равно хана». И он выразительно провел рукой по шее.

На следующее утро к ним добавился еще один «сосед» — староста соседнего села. Весь день он просидел в углу ямы, а ночью подполз к Семенову и зашептал: «Я тебя помню, командир, ваш отряд у нас зимой еще стоял. Ты — справедливый, хороший, ты — воин настоящий, не то что эти шакалы. Меня завтра отпустят — братья выкуп собрали. Что хочешь вашим передать?»

Семенов постарался вспомнить старика, но не смог. Сколько их было — сел, деревень, аулов и поселков — за этот год «локального конфликта».

— Что передать? А где они, наши? Что вообще в округе творится, откуда «духов» здесь столько? Мы вроде в мирной зоне были?

— Да, были в мирной зоне, теперь здесь опять война, командир. К «воинам Аллаха» много помощи пришло, наемников много, пуштуны из Афганистана пришли, ваххабиты недобитые. У ваших потерь много, «духи» вашим в тыл ударили.

— Я-то и смотрю, шапки у них какие-то странные. Значит, с Афгана?

— Да, с Афгана, ваххабиты. Злые все, жалости не знают. Говорят о милости Аллаха, а сами с живых людей кожу снимают. Меня сжечь живьем хотели, но люди из села не дали, братья не дали — обещали выкуп собрать. Вам хуже — вас мучить будут. А если местным отдадут — убьют сразу. Вы обычаи нарушили, на свадьбе гостей убили.

— Мы защищались, они первые нашего убили, голову ему отрезали.

— Э-э-э-э-э, кто вас слушать будет? Зачем пошли на свадьбу, зачем людям праздник испортили? Так что вашим передать?

— Так и передай, сидим в яме, все четверо раненых. Бежать отсюда можно? Вот и скажешь — сбежать нельзя.

Старик пожал плечами и отполз в угол. Утром его на самом деле увезли, а днем приехал Гурам.

Семенов даже если бы и захотел, никогда не смог бы забыть этого дня. Гурам, здоровенный бородатый мужик в камуфляже, заглянул к ним в яму. Почему-то он сразу посмотрел именно на Семенова и даже как будто подмигнул. Потом, насвистывая, расстегнул ширинку и стал обстоятельно мочиться на местных милиционеров. Справив малую нужду, гортанно что-то прокричал. Решетку над ямой подняли и омоновцев выволокли наверх. Дулом автомата их подтолкнули в сторону дома, который, видимо, был штабом. На «беседу» заводили по очереди, Квачев и Полянских вышли сами. Бондаренко, всего в крови, выволокли за ноги и бросили в пыль. Семенова позвали последним.

В комнате сидели двое «духов» в зеленых чалмах — «гвардия Пророка». За столом Гурам, опять же насвистывая, возился с видеокамерой. Установив ее на штатив и нажав «пуск», он широко улыбнулся и предложил на чистом русском:

— Ну, давай, командир, садись и рассказывай о своих подвигах. Давай-давай, не стесняйся. Телезвезду из тебя делать будем, весь мир тебя увидит. Курить хочешь? На, держи сигарету и рассказывай. Особо не части, но и не затягивай, нам еще «натуру» снимать.

Семенов присел на табуретку, глубоко затянулся. Неторопливо представился и начал рассказывать. Про зачистку, про свадьбу, про оружие, про Эдиева.

— Э-э-э-э-э, командир, постой, постой. Зачем врешь, да? Какой такой Эдиев-Мудиев, какая голова, какие автоматы? Не было автоматов, с ружей стреляли, да?!! Традиция у народа нашего такая, на свадьбах стрелять. А автоматов не было… Все, кто жив на свадьбе остался, в один голос говорят — вы первые стрелять начали. Давай-ка снова запишем, только всю правду.

Семенов пожал плечами и повторил все, как было.

— Стоп, стоп, командир. Так дело не пойдет. — Гурам выключил камеру, задумчиво почесал нос, подошел к Семенову. — Будь добр, встань на минутку, табуретка понадобилась.

Он бил его долго, но как-то без злобы, словно выполнял утомительную, но необходимую работу. Чувствовалось, что с табуреткой он обращаться умеет мастерски, видно, не впервой.

Семенов очнулся уже на улице, когда на него выплеснули ведро воды. Перед ним на корточках сидел Гурам.

— Что, командир, пришел в себя? Зря ты упрямишься. Вон смотри, боец твой всю правду рассказал. Мы правду любим, мы ему врача привезли.

На пороге дома сидел ефрейтор Квачев, молоденький фельдшер в грязноватом белом халате старательно забинтовывал ему ногу.

— Так как, правду будем говорить или опять тебе свидание с табуреткой устроить?

Семенов сплюнул зубное крошево, утер кровь, с трудом приподнявшись, сел.

— Я все сказал, добавить мне нечего. А этот… боец — Бог ему судья.

— Да, трудный случай, но будем работать, — изрек Гурам. — Ладно, командир, собирайся, поедем на «натурные съемки».

Их всех четверых погрузили на раздолбанную телегу, и унылая кляча потянула ее по дороге.

Вой и плач слышался уже задолго до того, как они подъехали к дому, где проходила свадьба. Гурам подкатил на джипе, и с машины тут же соскочило полдюжины вооруженных боевиков. Они быстро окружили телегу.

— Почетный караул, для вашей же безопасности! — улыбнулся Гурам. — Видите, как мы о вас беспокоимся. Ну, давайте быстрее, а то для кино мало света будет.

Они продирались, как сквозь строй; женщины, и молодые и старухи, с диким воем тянулись к ним скрюченными пальцами, пытались рвать за волосы, ударить палками…

Около самого дома, стены которого были буквально изрешечены пулями и осколками, на столе стояли портреты в траурных рамках. «Больше двадцати, — прикинул Семенов. — Славно мы поработали».

Он уже смирился с тем, что их сейчас убьют, что надежды на спасение никакой. Но страха он не чувствовал. Не было страха. Сожаление, что так рано придется умереть, было. Маму было жалко, сестренку.

— Слышь, старшой, — толкнул его сзади Квачев. — Гляди — американцы! Может, еще выкарабкаемся?

На самом деле — в глубине двора стоял минивэн с буквами «ВВС» на борту. Сексапильная дама в джинсовом комбинезончике позировала перед бородатым верзилой с камерой и бойко тараторила в микрофон на английском.

— Давай, выкарабкивайся, — хохотнул подошедший Гурам. — Ну, воины, зарабатывайте себе жизнь.

Квачеву и Полянских развязали руки. Они старались изо всех сил, подробно рассказали перед камерой, как злые командиры заставляли расстреливать мирную свадьбу, жестикулировали.

Настала очередь Бондаренко. Он мотнул головой, как от удара, и от души прошелся трехэтажным матом прямо в камеру. Гурам ухмыльнулся и, приобняв его за плечи, повел к стене, что-то шепча на ухо.

— Прощай, командир, — только успел крикнуть Бондаренко. — Не поминай лихом, жаль, что…

Гурам не дал ему договорить. Одним движением он выхватил кинжал и перерезал сержанту горло, еле-еле успел отпрыгнуть, чтобы кровь не брызнула ему на куртку.