Учителя эпохи сталинизма. Власть, политика и жизнь школы 1930-х гг. - Е. Томас Юинг

Как бы то ни было, после крушения коммунистической власти в бывшем Советском Союзе российские реформаторы образования занялись «белыми пятнами» в недавней истории. Открылось широкое поле для исследований и дискуссий, и педагоги-теоретики во главе с немолодым уже Ф. А. Фрадкиным задались вопросом о роли партии в выработке образовательной политики, по-новому взглянули на отвергнутые некогда пути развития и подвергли критике оправдание сталинистских методов в советском образовании. В это же время Ларри Холмс и Марк Джонсон получили невиданную до того свободу доступа к архивам и опубликовали новые материалы о советской школе сталинских времен. Их находки, использованные в этой книге, помогают понять историю профессии при жесточайшем режиме, формировался который в 1930-е гг. не без участия учительства.

Возможности для исследований и выводов определяются использованными в книге источниками. В основном это материалы из архивов — государственных, бывших партийных и размещенных в учреждениях образования, а также связанные с ним журналы и газеты, выпускавшиеся Наркомпросом[1]. Меня интересовали прежде всего письма и публичные выступления учителей 1930-х гг., воспоминания о работе и жизни, а также их мнения в изложении инспекторов, учеников, родителей и партийного начальства. Ввиду цензуры, всеобщего страха и подавления общественного мнения советским источникам недостает политических споров, откровенных рассказов о профессиональных проблемах или свободно подготовленных отчетов, которые помогли бы лучше понять жизнь учителей в отличном от сегодняшнего историческом контексте. Однако в этой книге использованы и уникальные источники — рассказы советских эмигрантов, покинувших страну во время немецкой оккупации или после войны и опрошенных американскими исследователями в рамках Гарвардского проекта по изучению советской общественной системы [Материалы Гарвардского проекта недавно выложены на сайте http://hcl.harvard. edu/collections/hpsss/index.html. Версия об агрессивной, направленной на уничтожение СССР сущности Гарвардского проекта современными исследователями, как правило, отвергается. — Примеч. пер.][2]. Хотя на рассказы эмигрантов и наложила отпечаток холодная война, эти воспоминания о жизни и работе в школе берут за душу, из них можно много узнать о культуре и менталитете учителей. Такое многообразие материалов необходимо, чтобы «услышать» голоса учителей, звучавшие во времена репрессий и цензуры. И хотя эти голоса сильно приглушены, их звучание искажено и, к сожалению, многое утрачено для историков, многочисленные источники позволяют оценить, как учителя даже в условиях диктатуры обходили все препоны и благодаря переменам на вершинах власти вели обучение по своему разумению.

Полякова в заключение своего выступления говорит: «Хочу, чтобы все вы любили профессию учителя и вместе со мной вернулись в школу». Эти слова лишний раз подтверждают, что она и ее единомышленники буквально жили своей работой. Именно учебный класс, а не политизированный государством окружающий мир был «родным домом» для директора школы Спиридонова, именно в школе просил своих молодых коллег проработать пятьдесят лет, как и он, учитель Мосленин. Этот призыв к «возвращению» в школу заставляет задуматься, правильно ли мы понимаем учителей эпохи сталинизма. Как личности и как специалисты они формировались в политической атмосфере сталинизма, и в то же время активно переосмысляли, интерпретировали важнейшие процессы и тенденции советской системы 1930-х гг. и действовали в ответ на них. Будучи представителями властей, хотя и всецело им подчиненными, они трудились в самой гуще людей, которых им надлежало вести в «светлое будущее», и пропагандировали официальную систему ценностей, в зародыше подавлявшую их стремления заявить о себе; при этом учителя занимали промежуточную позицию на и так зыбких в 1930-е гг. границах между сталинским государством и советским обществом. Для понимания отношений сталинизма и школы важно почувствовать, что это значило — быть учителем в Советском Союзе 1930-х гг. В книге исследуются самые разные аспекты жизни учителей, вовлеченных в формирование сталинизма. Благодаря этому открываются широкие возможности для осмысления всей советской истории.

В январе 1931 г. «Известия» с пафосом рассказали о коренных изменениях даже в самых глухих советских деревеньках:

В статье Антонова называли «сельским активистом», который до революции боролся с царским режимом, а теперь принимает участие в коллективизации и антирелигиозных кампаниях. Его также хвалили за выполнение «общественных нагрузок», связанных с преподавательской деятельностью: например, он отслеживал вместе со своей женой, чтобы всем детям давали в школе молоко. Коммунистов в Алешанке не было, говорится в статье, и активность Антонова в преобразовании деревни сделала его центральной фигурой набирающей ход культурной революции: «Сельское учительство — один из форпостов советской власти в деревне. Сельский учитель Антонов всей своей прекрасной, полной повседневного героизма жизнью заслуживает того, чтобы Советская страна отметила его как одного из лучших своих бойцов».

Не прошло и полгода после выхода этой статьи, как Антонова уволили, потому что районные школьные власти сочли его «негодным» для такой работы. В июне 1931 г. он пожаловался в «Известия», опроверг все обвинения в пьянстве, в потакании кулакам, в использовании устаревших или негодных учебных пособий и в распространении ложных сведений о своей общественной деятельности, в том числе тех, которые были опубликованы в «Известиях». Но одними опровержениями учитель не ограничился: он обвинил своих коллег в профнепригодности, а местные власти, которые сняли его с работы, — в политической близорукости. Он заявил, что Никифорова — учительница и член профсоюза — дочь богатого предпринимателя и подсидела в школе «героического» учителя по фамилии Грабилин. В то же время Антонов всячески подчеркивал свои заслуги, в том числе несколько десятилетий учительского стажа, борьбу со служителями культа в дореволюционной школе, поддержку советской власти во время гражданской войны и активное участие в коллективизации. Заверяя в «неразрывной связи с культурной революцией» всей его семьи, в том числе проработавшей тридцать лет учительницей жены, а также дочери и двух сыновей, тоже учителей, Антонов говорил, что «все свои силы, все свои знания» отдает делу просвещения. Однако в должности его не восстановили — местные власти устроили проверку и не нашли оснований для отмены принятого решения.

Истинные причины увольнения скрыты за частоколом обвинений, контробвинений и оправданий, но судьба Антонова сама по себе лучше всяких слов говорит об архисложной политической роли, которую — вольно или невольно — приходилось играть в годы сталинизма учителям. Первая пятилетка (1928-1932) стала временем не только промышленного роста и насильственной коллективизации — «культурная революция» под контролем властей меняла художественные вкусы, повседневную жизнь и всю систему ценностей. На образном милитаризованном языке того времени «школьный фронт» стал важной частью «наступления социализма»: партийные вожди надеялись через начальное и среднее образование усилить свое влияние на молодежь.